— Я могу помочь мадам? — раздался за спиной чей-то голос.
«Мадам» выпрямила спину и оглянулась.
— Добрый день! А я вас искал. — Перед ней, тщательно выговаривая каждое слово, стоял корабельный знакомый — русский француз Ивде Гордэ. Или, как называла любимого внука бабушка графиня — Ванечка.
Март, 2003 год
Узкая дорога петляла в горах, как серая лента в руках девочки-гимнастки: извивалась, резко взмывала вверх и падала вниз, делала крутые витки. За ее краями, обметанными белыми столбиками, далеко внизу отогревалось под мартовским солнцем море. Склоны гор зеленели елками, прореженными палками, голубое небо взбитыми сливками украшали облака. Но все эти красоты Ангелина не замечала, упрямо вперившись в собственные колени и не разжимая онемевшие кулаки — она панически боялась высоты. Дома, во время ремонта, подбеливая потолки, каждую ходку на стремянку завершала сигаретой и рисовала себе медаль за отвагу — снимала стресс. К вечеру в квартире можно было вешать топор, а медалями оклеивать вместо обоев стены. Каждый ремонт клялась, что в следующий наймет маляров. Но комнаты, прихорошенные собственными руками, страх развеивали быстро, а гордость собственной сноровкой оставалась надолго. И все повторялось сначала. Здесь деться было некуда, выйти невозможно и ненарисованные медали кружились в памяти, успокаивая и ублажая.
Группа выезжала на натуру. Место для съемки выбирала парочка гениев: Вересов (черт бы его побрал!) и оператор Сима. Ангелина же — подневольная наймитка, с такой советоваться и в голову никому не придет. Может, они и правы, ибо ни за какие коврижки не потащилась бы в эти безумные места.
— Лина, — режиссерский голос был бодрым и веселым, — ты почему нос повесила? Высоты боишься?
— Нет, Андрей Саныч! — пискнула актриса. — Над ролью думаю.
— Ну-ну, — хмыкнул неверующий Фома, — не журись, дивчина, минут через десять на месте будем.
Через пять минут за поворотом их остановили двое в камуфляже. Жестами велели открыть переднюю дверь, забрались в микроавтобус, забитый техникой и людьми. Один — совсем мальчик, лет восемнадцати, невзрачный и щуплый. Другой — постарше, что-то около двадцати пяти, коренастый, небритый, толстогубый, с глубокой выемкой на укороченном подбородке, что делало его лицо безобидным, глуповатым и сляпанным кое-как, наспех.
— Хто такы? Куды двыгаэтэ? — На бледных, покрытых щетиной скулах играли желваки, остекленевшие глаза лихорадочно блестели, обшаривая затравленным взглядом киношников.
Эти глаза Ангелине очень не понравились, у нее заныло под ложечкой. Вересов поднялся со своего места.