— Хорошо, — согласился он, хотя и не был уверен, что это когда-либо произойдет. К тому же ему — чисто по-мужски — не понравилось, что эта идея пришла в голову не ему, а Мери. — Но только после того, как мы придушим Генри Шерлока. — Перестав бороться с самим собою, он приник к ее губам.
Его поцелуй был нежным: ведь это была его Мери, его сокровище, его любовь. Она всегда принадлежала только ему. Он будет защищать ее, заботиться о ней, никогда не причинит ей боли. Никогда.
Джек поднял ее на руки, отнес на кровать и положил среди наваленных там шелка и кружев. Потом лег рядом и начал целовать ее волосы, щеки, тело.
А потом губы.
Он мог бы целовать эти губы всю жизнь. Сначала он обвел кончиком языка ее верхнюю губу, потом взял в рот нижнюю и стал втягивать ее, пока не почувствовал, что она улыбается, не услышал ее тихий смех. Она обвила его руками за шею, и он опустился на нее, убедив раскрыть рот и впустить его язык. Вздохнув, она уступила.
Неловкими пальцами он стал расстегивать пуговицы на ее рубашке. Он еле себя сдерживал.
Она здесь. В его объятиях. Его лучший друг, его возлюбленная, его жена.
Чудодейственным образом их одежда куда-то исчезла, и Джек смог упиваться видом ее полной, высокой груди, трогать ее и благоговейно целовать. Она обвила его ногами, не испытывая ни страха, ни сомнения, и позволила ему направлять ее.
Когда-то он учил ее ползать, потом — ходить.
Теперь он научит ее летать.
— Я не хочу, чтобы тебе было больно, — прошептал он ей на ухо, в ответ она осыпала короткими поцелуями его шею. — Я хочу, чтобы ты больше никогда не плакала, Мери.
Она выгнулась ему навстречу, помогая осуществить то, что он откладывал, боялся и желал. Он почувствовал, как она сначала напряглась, потом по всему ее телу пробежала дрожь.
— Ну же, Джек, — прошептала она, упершись лбом в его грудь и прижимая его к себе все крепче. — Покажи мне. Научи меня. Дай мне поверить в то, что я стала женщиной.
— О Господи! — Джек пытался сглотнуть и не мог. Он сделал попытку двинуться, но тело его не слушалось. Он стал целовать ее, гладить ее бедра и постепенно начал приходить в себя. Ведь он держит в своих объятиях Мери. Свою Мери. Она его жизнь, его надежда, его любовь.
До того как она вошла в его жизнь, он был страшно одинок, а с тех пор как Мери минуло четырнадцать, он чувствовал себя потерянным, потому что боялся своего чувства к ней. Она была тогда ребенком, но в ней уже пробуждалась женщина. Он желал ее с тех самых пор, когда был неуклюжим юнцом, не знавшим, что ему делать с этим серьезным, открытым, любящим существом. Поэтому он отталкивал ее, а потом и вовсе сбежал.