— А если он меня не отпустит?
— Отпустит. Ты хоть раз слышал, чтобы он кому-то отказал?
— А к кому именно?
— К кому? Скажешь, что к Нефёдову. Да он и не спросит, надо ему!
Я вспомнил дневную реплику бывшего мичмана и хотел поинтересоваться, почему Горохова называют «Сутей», но, взглянув в лицо Марголина, отчего-то передумал.
— Иваныч, до дома не кинешь?
— Что, Ильич, устал? — Он усмехнулся. — Нет, сегодня не кину. Мероприятие одно запланировано, не могу опаздывать. До Гранитной устроит?
Он подвёз меня до Гранитной набережной, и я пошёл домой, недоумевая, зачем согласился. От бульвара Бухгалтеров мне было проще и быстрее добраться домой на троллейбусе.
Дома я наскоро перекусил яичницей и долго курил, пытаясь отсрочить звонок к Наталье.
Горохов действительно не стал задавать лишних вопросов.
— Конечно, езжай. И вообще, когда надо будет, не стесняйся. Как работается?
— Нормально.
Через час я стоял на остановке, а ещё через несколько минут мимо пронеслась чёрная Витина «девятка». В одном он мне, как руководитель, нравился. Не требовал от подчинённых того, чего не соблюдал сам.
К месту встречи я успел вовремя, но Марголина пришлось ждать. Наконец его машина вывернула из-за угла, и я выбрался из-под навеса, где прятался от снегопада.
Он выглядел не так блестяще, как накануне. Под глазами обозначились тёмные круги, появилась неровная щетина, и одет он был не в шикарный костюм, а в серые джинсы, толстый свитер ручной вязки и джинсовую куртку на меху.
Как только я сел, он рванул с места, и мы понеслись через город, не особенно придерживаясь правил. Через несколько минут он остановил машину во дворе незнакомого мне дома, выключил двигатель и спросил:
— Понял, где мы?
Я покрутил головой, нашёл занесённую снегом табличку и с трудом разобрал название улицы.
— Здесь Бабко живёт.
Честно говоря, я был удивлён.
— Правильно. Квартиру помнишь? — Не дожидаясь ответа, он сунул руку в боковой карман и вытащил два ключа на кольце. — Восемьдесят четвёртая. Третий этаж. Вон его окна. Вопросы?
Я посмотрел на ключи. Ладонь Марголина слегка подрагивала. Совсем чуть-чуть.
— Не понял.
— Не валяй дурака. Все ты понял прекрасно.
— Значит, тогда я не собираюсь этого делать.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился он. — Хорошо! Тогда вываливайся из машины и иди на х… ! А в хату я сам пойду. Мне это больше всех надо. Все у нас честные и щепетильные, один я сволочь. Ты иди — иди, чистюля! Не забудь по дороге газету с объявлениями купить. Может, договоришься сортир по ночам охранять. Давай топай!
Марголин отвернулся и облокотился на руль. Я не двигался, он молчал. Так мы и сидели.