Мустафа не дал хозяину войти первым — вдруг там, внутри, засада? Турок открыл дверь, прислушался. И вдруг с молниеносной быстротой подскочил к кровати, скрытой под бархатным пологом.
Дикий вопль Мустафы был тут же подхвачен визгом женщины.
Никогда еще Корделия Хауэрд так не пугалась. Открыть глаза и увидеть искаженное яростью лицо дикаря и занесенную над ее головой кривую саблю — для нежных сердец такое потрясение слишком велико. Корделия тут же потеряла сознание.
— Проклятие, Мустафа! — Валентин подошел к женщине. Она лежала, бледная как смерть, черные волосы ее разметались по подушке.
— Мертвая, капитан? — спросил турок.
Валентин присел рядом с Корделией и прижал пальцы к сонной артерии.
— Тебе повезло, Мустафа. Надеюсь, когда Корделия придет в себя, она не станет требовать для тебя смертной казни через четвертование. Придется уговаривать ее, чтобы согласилась на повешение. А это будет нелегко.
В дверь забарабанили.
— Эй! Откройте немедленно! Какого дьявола тут происходит? — кричал хозяин таверны. — Не позволю убивать в моем доме! Можете красться где-нибудь в другом месте! Откройте, я вам говорю!
— Что случилось? — Валентин открыл дверь. — Почему такой переполох?
— Что? Это вы называете переполохом? Да я едва не умер от страха, когда услышал вопли из вашей комнаты!
— Ничего страшного не произошло. Просто некая дама увидела мышь. Вы ведь знаете, какие нервы у этих женщин…
— О, понимаю. А что… что за дама? — Хозяин вспомнил, что его посетитель пришел в таверну один. Если не считать, конечно, того парня в тюрбане.
Уайтлоу молча смотрел на хозяина, и тот догадался, что интересоваться именем дамы не следует.
— Ну что же, если у вас действительно все в порядке… Но я готов поклясться, что кричали двое! И второй вопль был страшнее. У меня кровь в жилах застыла.
— А, это… Это Мустафа. Он тоже не любит мышей. — И, Уайтлоу закрыл перед носом удивленного трактирщика дверь.
Валентин вернулся к Корделии, достал свой платок, намочил его и положил ей на лоб. Когда веки ее задрожали, Валентин приказал турку отойти подальше.
— Она снова лишится чувств, когда увидит твой симпатичный тюрбан.
— Валентин, — простонала Корделия.
— Он самый.
Корделия спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.
— О Валентин! Этот сумасшедший хотел меня убить! Надеюсь, ты забьешь его до смерти. Я, наверное, никогда не смогу прийти в себя окончательно. Этого негодяя надо повесить!
— Какая ты кровожадная, любовь моя, — прошептал Валентин, прижимаясь губами к ее шее.
— Что ты с ним сделал? — спросила Корделия, но судьба турка уже перестала ее интересовать. Ласки Валентина делали свое дело.