Когда они опять начали танцевать, он вернулся к прерванному разговору о Лили.
– Вы предполагаете, что как только я получу приданое Лили, я вернусь к Франс и разобью сердце поверившей мне девушки?
– Я беспокоюсь о ней, – просто ответила Адель.
– Как я беспокоюсь о судьбе Гарольда?
Прищурив глаза, она пристально посмотрела на него:
– Мы возвращаемся опять к этому? Мне кажется, мы не очень уважаем друг друга. Смогут у нас наладиться нормальные отношения? Каждый из нас стал свидетелем непорядочного поведения другого, и всякий раз, когда мы будем встречаться, мы будем вспоминать о нашей слабости. Всегда будут сожаления и угрызения совести.
Какое-то время они молча танцевали.
– Мы опять ссоримся, – сказал Дамьен, – будущие кузены не должны ссориться.
Но они никогда не станут кузенами. Адель собиралась вернуться домой, в Америку, как только она покинет тот пьедестал, на котором находилась. Или, вернее, тот пьедестал, на котором ее представляли себе все окружающие. Все, кроме Дамьена.
Вдруг он остановился и отошел на шаг от нее.
– Но вы не думаете, что я целовал вас из-за этого? Из-за ваших денег?
Адель долго молчала, обдумывая ответ, пока другие танцоры вальсировали вокруг них, стоявших неподвижно в центре зала.
– Должна признаться, что такая мысль приходила мне в голову, особенно после того, как я услышала все эти сплетни.
Дамьен ответил не сразу. Он снова приблизился к ней, и они продолжили танец.
– Постараюсь быть с вами честным. Я действительно отчаянно нуждаюсь в деньгах. Я совершенно разорен, и кредиторы преследуют меня беспрерывно. Я сообщил моему управляющему, что постараюсь найти богатую невесту до конца сезона, и я собираюсь это сделать. Все. Это не очень приятная правда, но это правда. Несмотря на все сказанное, уверяю вас, когда я целовал вас, я совершенно не думал о богатстве вашего отца. Мне даже в голову не могла прийти мысль о том, чтобы отбить вас у Гарольда, даже в тот день, в чайном домике, когда я потерял контроль над собой. Я поцеловал вас потому, что у меня не хватило сил сопротивляться своему желанию. Это был инстинкт, присущий каждому.
– Потому что вы негодяй, – добавила она.
Тон его смягчился.
– Да. Потому что я негодяй. Но я весьма сожалею, что так случилось.
– Я тоже сожалею, – произнесла она, надеясь, что произнесенные ею слова убедят ее саму.
Музыка умолкла, танец закончился. Она отошла от него, но он не повел ее сразу к ее матери.
– Я надеюсь, – заговорил он спокойно, – что нам удастся все это преодолеть. Вы станете женой Гарольда, а я буду чьим-то мужем. От всей души я желаю, чтобы мы смогли забыть все, что произошло между нами. И тогда у нас будут нормальные, ничем не осложненные отношения.