— Ты прекрасно понимаешь, что к чему, так что не морочь мне голову. И перестань издеваться над инспектором. Он делает свое дело. Как положено профессионалу.
— Профессионалу в какой области? — Я отвернулась. — В области поглощения чая?
— Он имеет право сделать перерыв.
— Дикарь, спрыгнувший с дерева!
— Энни! Ради бога, успокойся! Зачем ты себя растравляешь? Все закончилось. Посмотри на себя. В такой час бегаешь по саду полуголая. Где твоя одежда?
— Не твое дело. Может, мне нравится бегать полуголой.
Я невольно опустила глаза, увидела свою прозрачную ночную рубашку и чуть не упала в обморок. Попыталась натянуть на бедра кардиган, но он упорно лез наверх, как резиновый.
Джерри снял с себя куртку и набросил мне на плечи.
Я плотно запахнула ее, стараясь прикрыться.
— Думаешь, я стану тебя благодарить? — угрюмо буркнула я.
— Нет. — Он нахмурился.
— Вот и хорошо. А то пришлось бы долго ждать.
— Энни… — Это окончательно сбило его с толку.
— Друзья собираются вновь. Все полицейские — одна шайка.
— Что с тобой?
— Ничего особенного! — Я передразнила акцент уроженца графства Керри, с которым говорил высокий сыщик.
— Энни, не знаю, что на тебя нашло, но думаю, что тебе следует последить за своими манерами.
Эти слова и особенно тон, которым они были сказаны, заставили меня опомниться. Я поняла, что он готов уйти. Эта мысль напугала меня. Напугала еще сильнее, чем большое черное облако, окутавшее меня в тот момент, когда я увидела миссис Бичем, поникшую в кресле.
— Не уходи, Джерри! — Я схватила его за полу рубашки.
И тут из моих глаз внезапно хлынули слезы. Они ручьями текли по лицу и попадали в рот, заставляя ощущать вкус соли и туши для ресниц.
Именно этого я и боялась. Что я распущу нюни, и все поймут, какой я ужасный человек. Человек, недостойный любви.
Джерри привлек меня к себе, но это только ухудшило дело.
— Энни, что случилось? Рассказывай. — Он обнял меня еще крепче. Хорошо, что у него в кармане не было шариковой ручки, иначе она вонзилась бы в нас обоих. Но ручки не понадобилось. Нас соединял теплый мускусный запах туалетной воды, сандалового мыла, и мне хотелось, чтобы так было всегда.
— Энни, признайся, что тебя беспокоит? — Он нежно отвел волосы от моего лица.
— Не могу. Ты возненавидишь меня.
— Глупышка. Я не могу возненавидеть тебя. — Он начал вытирать мне слезы большим серым платком. Оставалось надеяться, что серый он не от грязи. Джерри не слишком жаловал стиральные машины.
Может быть, все дело было в том, что он назвал меня глупышкой. Или в ласковом взгляде, которым сопровождались эти слова. Как бы там ни было, но я призналась в том, то мучило меня всю ночь.