— Рамон!
— Si… я здесь… в тебе.
Дав ей погрузиться в блаженство, он вошел в Кэрли снова… быстрее, глубже. Ее захлестнуло ликование. Рамон напрягся, приближаясь к экстазу, и выплеснул семя в ее лоно. Кэрли еще крепче обхватила руками шею Рамона и положила голову ему на плечо. Слезы брызнули из ее глаз, покатились по щекам.
— Рамон! — прошептала она. — Я так тебя люблю!
Он застыл и, казалось, перестал дышать. Отпустив Кэрли, Рамон посмотрел на ее мокрые щеки, потом его взгляд устремился вдаль. Постояв неподвижно, он начал расстегивать свою рубашку.
Кэрли смотрела, как он раздевается. Вот он нагнулся, стянул брюки и сапоги. Ее охватило неистовое желание протянуть руку и прикоснуться к нему, но тут он привлек к себе Кэрли и снял то немногое, что оставалось на ней.
Вынув шпильки из ее волос, Рамон погрузил в них пальцы, и они рассыпались по плечам. Он взял жену на руки, нежно поцеловал, шагнул к воде и погрузился в нее вместе с Кэрли. Не разжимая объятий, они поднялись на поверхность.
Потом он снова овладел ею.
— Я слышала о налете, — тихо сказала она через некоторое время. — Беспокоилась о тебе и других. Дядя ищет вас даже сейчас.
— Он никого не найдет, если только ты не расскажешь ему, кто я.
— Ты же знаешь, что я этого не сделаю.
— Почему?
— Потому что я люблю тебя и других… что бы ты ни думал.
Рамон молчал и печально посмотрел на Кэрли. Этот взгляд проникал в душу. Наконец он приподнялся:
— Уже поздно. Мне пора уходить.
Ее горло сжал спазм. Она знала, что Рамон уйдет, и все же молила Бога…
— Ты хотел меня. Я думала… надеялась… вдруг это нечто большее.
Что-то вспыхнуло в его глазах.
— Я всегда хотел тебя, Кэрли. Всегда. Даже твое предательство не погасило бушующий во мне огонь.
Ее сердце разрывалось. Неужели Рамон никогда не поверит ей?
Сильный, грациозный, он встал и начал одеваться.
— Ты — моя слабость, Кэрли, — сказал Рамон. — Как я ни стараюсь, мне не удается забыть тебя. Даже воспоминания о том, как ты лежала с моим кузеном, не излечили меня.
В Кэрли вспыхнул гнев, заглушивший боль. С какой легкостью он обвинял ее!
— Ты думаешь, будто не похож на моего дядю, но это не так. Тебя переполняет та же ненависть, ты полон таких же предубеждений… Они ослепляют тебя, как и англичан, которых ты презираешь.
Он метнул на Кэрли суровый взгляд, но тут же снова занялся своей одеждой.
— Ты считаешь, что можешь прийти сюда и взять то, что хочешь, — продолжала она, — и вправе использовать и бросить меня. Ошибаешься, Рамон! Я не менее горда, чем ты… Если сейчас ты уйдешь от меня и не поверишь моим словам, я никогда не позволю тебе приблизиться ко мне!