Девони сделала свой ход и кокетливо произнесла:
— Чудесный день для прогулок, не правда ли?
— Ничто так не улучшает пищеварение, как ежедневный моцион, — объявил сквайр Блейк и громко высморкался в платок.
Себастьян медленно опустился на стул. Не удивительно, что Пруденс старалась выглядеть как можно незаметнее. Все в этом доме обращались с ней так, словно она была невидимкой.
Себастьян попытался сосредоточиться на игре, но обнаружил, что в волнении измял в руке все карты.
— Еще чаю, сэр? — Старик Фиш в белых перчатках удерживал перед ним поднос.
— Нет! — рявкнул Себастьян.
Старик Фиш отступил, с осуждением глядя на Себастьяна, имевшего наглость отказаться от чая.
Но ровным голосом вышколенного, привыкшего ничему не удивляться слуги произнес:
— Очень хорошо, сэр. Возможно, позже. Себастьян схватил дворецкого за руку. Поднос угрожающе покачнулся.
— Ни сейчас. И не позже. Ни вечером. Ни следующим утром. Никогда.
Нездоровый цвет лица дворецкого стал еще на оттенок бледнее. Себастьян обнаружил, что все сидящие за карточным столиком с изумлением уставились на него. Он встал, уронив на стол испорченные карты.
— Ради Бога, прошу меня извинить. У меня разболелась нога. Я немного вздремну.
Себастьян заставил себя прижаться к напудренной щеке Триции. Тяжело опираясь на трость, он вышел из гостиной и прикрыл за собой дверь, краем уха уловив сочувственные возгласы, летевшие ему вслед.
Оказавшись вне поля зрения обитателей гостиной, Себастьян бросил свою трость в горшок с апельсиновым деревом, стоящий в холле. Через парадную дверь он вышел на крыльцо и, старательно обходя окно гостиной, прошел через лужайку. Себастьян миновал лаймовую рощу и вышел на заросший луг. Высокая трава, как море, волновалась вокруг него, склоняясь к земле под порывами ветра. Островки васильков и лютиков утопали в изумрудной зелени.
Темные тучи заслонили солнце, и на луг легла тень.
— Пруденс! — Его крик потонул в шелесте трав и шепоте ветра в листьях деревьев.
Солнце выбрало этот момент, чтобы бросить вызов тучам, и вновь запестрел луг всеми красками лета. Себастьян прикрыл глаза от слепящих лучей. Густой сосновый лес на другом краю луга словно парил в голубой дымке. Он зашагал к нему, влекомый спасительной прохладой и тишиной.
Слуха Себастьяна достиг жалобный женский плач. Он отвел в сторону косматую сосновую ветку. Пруденс стояла на коленях, склонив голову, на камне, который нависал над неподвижной гладью пруда. Волосы упали ей на лицо, открывая шею ласковым солнечным лучам.
Себастьян опустился рядом с ней, вздохнув с облегчением от того, что нашел беглянку, и нежно коснулся ее поникшего плеча.