Суть этого трюка сводилась к следующему: он держал пари, что отгадает, с какой скоростью движется поезд. Некоторые пассажиры считали, что он определяет ее по мильным столбам, установленным по обеим сторонам железной дороги, и настаивали, чтобы Глэдни в процессе игры закрывал глаза. Другие пытались нарочно путать его и всячески отвлекать. Но, несмотря на все их старания, он всегда угадывал скорость поезда с точностью до двадцати секунд и неизменно выигрывал.
Вспомнив про этот свой трюк, Глэдни улыбнулся и оглядел вагон в поисках подходящей жертвы. В вагоне сидели пожилая пара, молодая женщина с двумя детьми, женщина средних лет и священник, весь в черном. Все – объекты неподходящие.
Жаль. Он уже знал скорость поезда – сорок две мили в час.
Вычислять скорость его научил один развеселый машинист товарняка, не чуравшийся компании таких «зайцев», как Глэдни. Для этого требовалось лишь сосчитать количество щелчков, которые делают колеса поезда за двадцать секунд. Число щелчков в секунду равнялось числу миль, которые поезд проходил за один час.
Сорок две мили в час. А самая быстрая скаковая лошадь проходит за двадцать четыре секунды примерно четверть мили. Глэдни подсчитал в уме, что максимальная скорость лошади – тридцать восемь миль в час. Но даже если лошадь будет нестись на пределе в течение часа – что, в принципе, нереально, – она все равно отстанет от среднестатистического поезда на четыре мили. А некоторые поезда на западе, как известно, развивают скорость почти до шестидесяти миль в час.
Глэдни усмехнулся. Так что из того, что он никудышный наездник? Всем, кто мало-мальски соображает, должно быть понятно, что лошадь как средство передвижения – дело прошлое. Если бы поезда могли ездить не только по рельсам, с каретами, ландо и фаэтонами было бы покончено навсегда.
Но не с конным спортом. Несмотря на то что сам он с отвращением относился к верховой езде, он не мог отрицать, что красивее мчащейся галопом лошади нет ничего на свете.
Откинувшись на спинку сиденья, Глэдни заснул и проспал до самого Луисвилла. Там он должен был пересесть на паром, следующий через реку Огайо, а затем сесть на поезд до Цинциннати.
Когда они переплывали реку, один из пассажиров заметил милях в трех вниз по реке зарево пожара и обратил на него внимание остальных. Все возбужденно загалдели. Глэдни смотрел на темный клубящийся дым, на освещавшие его снизу оранжевые языки пламени, и на секунду ему почудилось, будто он чувствует запах гари. Во время войны ему нередко доводилось видеть пылающие дома и конюшни, вдыхать запах дыма и горящего дерева, не говоря уж о запахе обугленного человеческого мяса. С тех пор ему ни разу не приходилось присутствовать при пожаре, и жуткие воспоминания о войне к нему не возвращались. Глэдни почувствовал жалость к несчастным жертвам и вздохнул с облегчением оттого, что его среди них нет.