Тут он обнаружил, что бранд кончился.
– Б-будем пить ещ-ще? – спросил Саддара заплетавшимся языком.
– Б-будем, – подтвердил Конан и, заметив, что купец потянулся к поясу, махнул рукой. – Н-нет! Теперь м-моя очередь! – Он выудил три больших монеты доброго туранского серебра, позвенел ими в кулаке и швырнул кабатчику: – Т-тащи выпивку! На все! Трр-ри кувшина!
Их Конан одолел почти в одиночестве, ибо туранцы сомлели, хоть на долю их пришлась пятая того, что выпил киммериец. Мир-Хаммад, озирая девушек в бассейне, расправил неверными руками бороду и сообщил:
– Бее-дняя-жки! Он-ни совсем зам-мерзли!
– Нчго… – пробормотал Саддара. – Нчго… м-мы их согреем…
– Спр-вавим-сся ли? – усомнился Мир-Хаммад. – Их – д-двадцать, а н-нас – трое…
– Стыы-дно! – заявил Сандара. – Сстыы-дно смн-ваться! У т-тебя же болш-шой оп-пыт… гарр-рем… воем… восм-ндцат жн-щин…
– Н-но я не сп-плю со всеми одновр-менно!
Они начали пререкаться, а Конан встал, подмигнул девушкам, сгреб одной рукой свои мечи, а другой выудил из бассейна черноволосую. Подскочившему хозяину «Веселого Трота» он приказал:
– Прр-води меня наверх! И прр-ришли еще эту и эту! – Он ткнул пальцем в рыженькую и светловолосую.
– Всех сразу? – восхитился хозяин, разинув рот словно огромная жаба.
– Всех срр-разу! И поскорр-рей!
Почти не шатаясь, Конан поднялся по лестнице, вошел в комнату и повалился на мягкий ковер. Черноволосая смуглянка, хихикая, принялась стаскивать с него сапоги. Затем появились еще две девушки и освободили киммерийца от мечей, пояса, просторных шаровар и кожаной безрукавки. Руки у них были нежными, ловкими и быстрыми.
* * *
Почивал Конан как убитый, и только под утро, сквозь сон, почудился ему грохот железа и женский визг. Он хотел раскрыть глаза, но бранд, коварное хаббатейское зелье, одолело: веки никак не желали подниматься. А потому он продолжал спать и видеть сны.
Были они не очень приятными – возможно потому, что хмель на рассвете начал выветриваться, а это, как известно, дело непростое и болезненное. Снилось Конану, что рядом с ним не теплые девичьи тела, а холодные змеи с твердой и жесткой чешуей, которые ползают по его рукам и ногам, обвивают лодыжки и запястья, щекочут своими мерзкими прикосновениями шею, резвятся на животе. Он хотел было придавить гадов, но вовремя вспомнил, что они лишь сон, и решил потерпеть. Действительно, откуда взяться змеям на постоялом дворе гостеприимной Хаббатеи? Не в стигийском же подземелье он ночевал! И не в темнице Зингары, Аргоса или Заморы, где могли бы припомнить множество его грехов, от воровства и разбоя до свержения с престола законного монарха! Нет, он находился в месте тихом и безопасном, и был тут в первый раз, а значит, и никаких преступлений числиться за ним не могло.