– Не правда ли, этот балык великолепен?
– Чудесный дом!
Но постепенно у нее начало складываться об Уэллсе определенное мнение. Поперек левой скулы у него был шрам. Будь это кто либо другой из гостей, она бы предположила, что шрам – результат автомобильной аварии или следствие неудачного горнолыжного спуска, в общем травма, полученная в одном из элитных видов спорта. Но подобный след на лице Джека Уэллса создавал ощущение чего-то хулиганского, грубой и беспорядочной драки на улице, острого лезвия ножа. Как и у Сьюзен, его экстравагантный калифорнийский вид был просто камуфляжем, необходимым, чтобы при желании слиться с окружающей средой, до тех пор, пока не появлялся другой, такой же чужой, способный почувствовать разницу. Она видела это в его грустных карих глазах, в том, как он осматривался вокруг, оценивая и впитывая все окружающее так, будто в любой момент мог стать невидимым. Хотя он не был привлекательным, но ее притягивала печать богатого и непростого жизненного опыта. Джек был язвительным, лишенным иллюзий человеком. Никаких «серебряных ложек во рту» или частных школ. Тип отчаянного американца. Это проявлялось в его осторожных повадках, широко поставленных, чуть прикрытых веками глазах, за которыми, казалось, пряталось что-то необузданное. Он производил впечатление хладнокровного человека. И Сьюзен ему улыбнулась.
– Мне бы хотелось иметь ребенка, – высказал он свое желание, вызвав ее удивление, хотя беседа на детские темы последние минут двадцать преобладала в общем разговоре за столом.
Он выложил ей это, как некое противоречие, с дружелюбной вопрошающей улыбкой.
– Может быть, даже десять детей.
– Десять детей! – рассмеялась она, представляя этот бедлам и спрашивая себя, был ли он сиротой и поэтому стремился к огромной семье или лишился единственного ребенка. – Я надеюсь, что вы преувеличиваете, – подчеркнула Сьюзен, улыбаясь и потягивая все еще теплое сакэ.
– Почему? Я вас испугал?
– Возможно, – ответила она, продолжая смотреть на него, пока одна из хорошеньких, одетых в кимоно официанток проскользнула на мгновение между ними, чтобы убрать ее тарелку, в которой осталось немного овощной темпуры, несколько зажаренных во фритюре листиков артишока и одинокий стебель цветка цукини. – С такими масштабами… частная кормилица для каждого ребенка, десять итальянских кроваток, десятикратная плата за обучение в частной школе… десять операций реконструкции груди Ох!
– Действительно «ох»! – воскликнул он. – Я не знаю. Там, откуда я родом, выдвижные ящики служат детскими кроватками. Они даже удобнее.