Выслушав поселян, Боровик тихонько рассмеялся.
— Никаких других богов, кроме наших, нету, — добродушно сказал он. — Какой же это бог? Так, видимость одна… Нет, нет, никакой вреды от него быть не может. Не замайте.
Селяки простились и молча вышли. И зашагали по солнечной дороге среди старых сосен и густого молодого подседа. И вдруг Ляпа у лав через ржавчинку остановил стариков.
— Нет… — решительно сказал он. — Что там дед ни говори, а так оставить это нельзя… Почему же раньше засух не бывало?.. Ядрей лукавит. Может, и он уже прикачнулся к новому богу. В Киеве таких лоботрясов не мало, которым на веру дедовскую наплевать. А мы должны беречи её накрепко…
Ляпа к этим делам был совсем равнодушен раньше, но теперь он вдруг очень принял их к сердцу.
— Так чего же мы с ним делать будем? — сказал тихо один из стариков, похожий на старый пень, забытый в лесу.
— А что делать?.. — сказал Ляпа. — Возьмём да и убьём, как он на зверовья пойдёт или на птицу кляпцы ставить… Я уж дело обделаю сам… А эдак что же это будет?
У Дубравки сердце вдруг захолодало, и, не помня ничего, она обходами неслышно понеслась на посёлок, и жарко обняла встревоженного Ядрея, и рассказала ему все. И то собирала ему наскоро суму в дорогу, а то снова бросалась к нему, и прижималась, и плакала, и шептала:
— Ты иди хошь в Киев пока… А там, как дела по-другому обернутся, опять придёшь… А то я к тебе с плотовщиками приеду… А сейчас уходи, уходи скорее!.. Ляпа не отвяжется теперь: это он за меня с тобой счёты сводит, долговязый… Скорее, скорее, сокол ты мой ясный… Если ты любишь свою Дубравку, скорее!..
— Да скоро уж ночь… — хмуро говорил Ядрей. — Лучше до утра переждать… Дома они не посмеют приступить ко мне…
И после ночи терзаний и слез и ласк исступлённых — они ночевали на сеннице — Ядрей, выждав полудня, когда все посели завалились спать, тихонько, задами вышел в леса и опушкой, по-над берегом, направился в сторону Чернигова.
— Ядрей… Родимый…
Он весь задрожал: из-за густого куста орешника, с кузовком брусники в руках, вдруг вышла ему навстречу, точно заграждая путь, — полудница. И опять во образе Запавы!..
— Куда ты, Ядрей?.. — вся в слезах, едва выговорила она. — Что ты надумал?.. Что же я без тебя тут делать буду?.. Хоть и не мой ты, а все хошь разок кажний день я посмотрю на своё солнышко…
— Врёшь, не обманешь!.. — крикнул он и бросился в кусты. — Пусти, ударю!..
Он оторвал от себя её руки и бросился в чащу. Она с плачем бросилась было за ним, но он уже исчез в густом ореховом подседе. И опять полудница с горьким плачем повалилась на зелёный мох, по которому, как брызги крови алой, рассыпалась её брусника… Но сейчас же она вскочила и с криком истошным: «Ядрей!.. Милый…» — бросилась лесом за беглецом…