– Мельхиор! – крикнул он. – Мельхиор, где ты?
– Здесь, – простонал голландец.
– Подползай к стене, – приказал Уилл. – И держись ближе, Мельхиор! Держись ближе! Мы ещё поборемся!
Но атака уже выдыхалась. Руки больше не сновали в темноте, бесстыдные пальцы больше не царапали, отыскивая плоть. Он понял, что эти одичавшие существа слишком слабы и могут реагировать только на то, что происходит рядом. Они были возбуждены стражниками и поэтому напали – слепо, бездумно – на людей, появившихся в их аду. Однако их интерес уже угас, и они отступили. Они не знали, день сейчас или ночь, они просто существовали – стонали, завывали, разговаривали друг с другом, болтали, извивались, шуршали, издавали зловоние.
– Уилл, – прошептал Мельхиор, – эти люди, должно быть, приговорены.
– К смерти? Это, пожалуй, было бы спасительным избавлением. А если их просто заперли здесь, чтобы они гнили в этой яме? Спокойствие, Уилл Адамс. Спокойствие. Так сказала Едогими. Прекраснейшая женщина в Японии. Неправда. Как мечтал он об этой груди! Но ещё больше об этой чистоте, об этой возвышенности. Знала ли Пинто Магдалина, куда их ведут? Неважно; теперь она уже наверняка узнала. Будет ли ей всё равно? Поймёт ли она этот ужас, прожив всю свою жизнь наверху, в блистающем свете? Сможет ли она и захочет ли взглянуть на него снова иначе, чем как на кусок зловонного мяса? Будет ли у неё такая возможность?
– Уилл? – позвал Мельхиор. – Ты не спишь?
– Нет. – Но как он устал! Как обессилел! Было такое ощущение, словно он не спал всю жизнь.
– Я должен уснуть, Уилл. Но я боюсь за наши жизни.
– Спи, Мельхиор. Я посторожу, а потом ты меня сменишь. Хотя, по его мнению, особенно опасаться было нечего. Он ничего не видел в темноте даже теперь, когда глаза привыкли к ней. Он едва различал свою ладонь перед самым лицом, так что остальные заключённые вряд ли имели в этом преимущество. Нападение будет означать лишь непристойную суету ищущих рук, но при первом же прикосновении он сразу очнётся и сможет дать отпор.
Он закрыл глаза. Голова начала клониться и вскоре погрузилась в мягкое тепло этих грудей, скользнула ниже, к длинным, сильным ногам. У Мэри были такие ноги. Мэри Магдалина. Мария Магдалина…
Резкий скрежет разбудил их. И не только их. Это дикое завывание, хныканье раздавалось отовсюду. Теперь он испугался его. Теперь он увидел, слишком хорошо увидел, что представляли собой его товарищи по несчастью. Настало время раздачи пищи. Он не осознавал, который теперь час. Никогда ему этого больше не понять. Но люк поднялся, и внутрь втолкнули огромный котёл с рисом. В короткую секунду, прежде чем он захлопнулся снова, Уилл разглядел голые тела, сочащиеся гноем язвы, стекающую из углов рта слюну, непристойно возбуждённую плоть людей, которые перестали быть людьми.