В памяти Мактавиша, внебрачного отпрыска Уоррикова деда, всплыли кое-какие картины из собственной жизни, и глаза его подернулись дымкой печали.
— Можешь не объяснять, я знаю, что такое унижение. Не иметь имени — значит не иметь достоинства в глазах людей.
— Несладко тебе жилось, да, Мактавиш?
— Всяко бывало, сынок. Впрочем, мне грех сетовать: пусть для чужих я был тебе никем, сам я всегда знал, что прихожусь тебе родным дядей. Думаю, что и ты это знал.
— Да, и давно уже собираюсь объявить об этом всему клану.
— Это ни к чему.
— Мактавиш, но ведь мы с тобой оба понимаем, что связаны кровными узами.
— Да, и это для меня важнее людского суда… Так что ты намерен делать, когда у леди Арриан родится малыш?
Уоррик опустил глаза и заметил, что пальцы его предательски дрожат.
— Пока не знаю. До сих пор я как-то не задумывался об отцовстве. Но скажи, — он резко обернулся к Мактавишу, — неужели она так меня ненавидит, что готова мстить даже во вред невинному младенцу?
— Не она, а Йен Макайворс. Все это я услышал от него и от него же узнал, что она носит твоего ребенка.
— Думаю все же, этот ребенок для него, что кость в горле. Нет, я не дам ему распоряжаться судьбой того, в чьих жилах будет течь моя кровь.
— Это не в твоей власти, Уоррик.
— Больше всего мне хочется сейчас вскочить на Тайтуса, помчаться в Давиншем и забрать ее оттуда… но боюсь, что это не лучшее решение.
— Знаю, что ты не привык подолгу раздумывать перед решительным шагом, сынок. Но иногда старые привычки не вредно и сменить, и сдается мне, что сегодня для этого самое время.
— Да, на этот раз придется все взвесить заранее. — Во взгляде Уоррика, прикованном к лицу Мактавиша, появилась твердость. — Я знаю: мне надо учиться терпению, но знаю также, что поворачиваться к врагу спиной я не научусь никогда. Нам с Йеном Макайворсом пора встретиться; для этого накопилось уже достаточно поводов.
— Thig latha choindui fhatbast, — задумчиво произнес Мактавиш старинную гаэльскую пословицу.
— И настанет день черной собаки, — повторил Уоррик по-английски.
— А теперь ступай и обдумай все, что услышал. Я, как видишь, нынче неважный собеседник. Сейчас мне лучше всего пить в одиночестве.
— Я останусь, и мы выпьем вместе.
— Э, нет, сынок, что-что, а пить ты не умеешь. К тому же Хадди потом будет выговаривать мне, что я сбиваю тебя с пути истинного.
Уоррик встал.
— Что ж, Мактавиш, отдыхай. Теперь, пока ребра не срастутся, придется тебе поваляться в постельке.
— Придется, хоть я этого и не люблю.
Уоррик задумчиво поднимался по лестнице, направляясь к себе в комнату. До встречи с Арриан он не сознавал своего одиночества. Теперь же, когда она уехала, в душе его воцарилось ощущение пустоты, которую без нее нельзя уже восполнить.