Он разжал пальцы, и отрок, словно куль с мукой, упал на пол. Амальрик более не обращая на него внимания, подошел к ложу, на котором лежал Дельриг, и грубо перевернул его на бок, чтобы лучше разглядеть рану. Больной вскрикнул и затих.
Винсент кряхтя поднялся и, подойдя к ложу, робко тронул немедийца за рукав:
– Что вы делаете? Ему же больно!
– Да, ему больно, и будет еще больнее, если ты не раздобудешь горячей воды, бальзама из ноготков и можжевелового сока. Давай, пошевеливайся, если хочешь, чтобы брат дожил до утра.
Через несколько мгновений взмыленный Винсент притащил все, что перечислил барон, и немедиец, засучив рукава рубахи, принялся священнодействовать. Первым делом он, прокалив над свечой лезвие кинжала, расширил его острием края раны, из которой тотчас же хлынула кровь; затем осторожно извлек свой метательный нож, раскачивая его, словно цирюльник раскачивает негодный зуб, после промыл рану и полил ее можжевеловым соком, который, как он знал, приостанавливает воспаление, и туго перебинтовал чистыми холщовыми полосками, намазанными бальзамом.
Закончив, он приказал заикающемуся от волнения Винсенту полить из кувшина себе на руки и тщательно протер каждый палец, после чего насухо вытер ладони и погрузил их в плошку с можжевеловым настоем, что-то шепча себе под нос. Спустя некоторое время он подошел к больному и принялся делать сложные пассы руками – со стороны казалось, что он зашивает невидимой нитью края раны, не переставая бормотать заклинания. Наконец он стряхнул кисти, как если бы на них была влага, потряс ими в воздухе и устало опустился на стул.
– Я сделал все, что нужно! – бросил он недоумевающему Винсенту. – К утру у твоего брата боль утихнет, а рана затянется. Он сможет встать и будет чувствовать себя много лучше, хотя, возможно, ощутит слабость. Распорядись принести ему горячей похлебки и можешь дать немного вина. Я полагаю, что уже к полудню этот молодчик сможет снова скакать как жеребец – рана не будет его беспокоить, хотя полностью пройдет через пару седьмиц. Не забывайте раз в день ее перебинтовывать, а когда все кончится – принесите обильную жертву всемогущему Митре. Понял?
Юноша утвердительно закивал:
– Да, мой господин, я благодарю вас от своего имени и от имени Дельрига. Отныне у вас нет более преданных слуг.
– Вот это верно! – фыркнул немедиец. – Ибо если вы хоть раз разочаруете меня своим радением, то плаха Тарантии живо напомнит вам, что долги нужно платить…
На следующий день Амальрик вышел из отведенных ему покоев лишь к обеду. Нога почти не болела, и немедиец усмехнулся, напомнив себе не забыть поблагодарить хозяина за заботу – ведь местного лекаря прислали ему чуть свет, и тот, невзирая на протесты посланника, все утро усердно врачевал его своими жалкими компрессами. Ну что ж, пусть слух о чудесных примочках разнесется далеко по округе, ведь его пациент, недавно лежавший пластом, спустя полдня лишь едва заметно прихрамывает, говорил себе барон. Спускаясь неспешно по широкой дубовой лестнице, что вела в трапезную, он подумал, что этот костоправ пришелся как нельзя кстати, а то радушные хозяева могли бы задаться вопросом: отчего их гость, который вечером, по словам слуг, едва ковылял по дороге, пополудни порхает, словно мим на танасульской ярмарке?