Тиберий поперхнулся и бросил на него испепеляющий взгляд, а брат так двинул ногой под столом, что юнец прикусил язык, залившись румянцем.
– Прошу простить несдержанность моего сына, месьор, – пробормотал побагровевший Тиберий, не переставая буравить взором Винсента, уткнувшегося в свою тарелку, – он еще молод и плохо знает, что клинкам лучше до времени покоиться в ножнах, а безусым юнцам негоже вмешиваться в разговор мужчин! Поверьте, месьор, я найду способ научить его учтивости!
Амальрик развел руками – что, мол, поделаешь, все мы когда-то были такими, и приступил к сыру, который подали, в нарушение амилийских обычаев в конце трапезы, чтобы уважить гостя. Он умышленно не стал заверять владетеля Амилии о том, что не станет рассказывать о словах Винсента при дворе, иначе старый ворчун быстро позабудет об этой любезности. А так, каждый раз встречая немедийца, он будет вспоминать об опасных словах своего непутевого сына и знать, что во власти Амальрика доложить об оскорблении царственной особы начальнику Королевской Стражи.
Обед заканчивали в молчании. Словно некая тягостная пелена опустилась на трапезную. Не слышно было ни ворчания старого вояки, ни перешептывания братьев. Релата, все это время не отрывавшаяся от тарелки, поспешила уйти, торопливо поклонившись гостю. Вскоре, извинившись, удалился и Тиберий, сославшись на предстоящую поездку за реку, к дальнему выгону, чтобы проверить, как клеймят телят. Амальрик поклонился в ответ, вытер губы льняной тряпицей и кивнул Орасту:
– Пойдем, друг мой. Что может быть лучше приятной беседы после сытной трапезы…
Они прошли в покои немедийца, – жрец почему-то не пожелал вести его к себе. Эту деталь Амальрик также добавил к длинному ряду подозрительных, однако достойного объяснения подобрать не смог, да и, честно говоря, ему особо и не хотелось отягощать свой ум – в конце концов у него было достаточно дел и без того, чтобы копаться в странном поведении бывшего жреца, который и раньше-то не отличался ясностью в своих поступках.
Усевшись на низкий диван, накрытый шкурой изюбра, барон налил им обоим вина, хотя знал, что жрец не употребляет спиртного, да и сам он весьма редко позволял себе вкусить божественного сока виноградной лозы, и начал беседу ничего не значащей фразой:
– Ну, как тебе живется у Тиберия?
На лице Ораста неожиданно отразилось смятение, словно юноша не знал, как ответить на этот простой вопрос. Он заерзал на пятнистом ворсе шкуры, смущенно захрустел костяшками пальцев и неуверенно пробормотал, отводя взгляд в сторону: