Неторопливо и устало Нумедидес пошел вверх по склону, туда, где оставил он свою лошадь, как вдруг какой-то шум с дороги привлек его внимание. Там, размахивая косами и цепами, крича что-то неразборчивое, неслась толпа крестьян, а впереди их, истошно голося и указывая рукой в его сторону, бежала растрепанная простоволосая девица, – та самая, что стирала здесь, на мостках, где до сих пор стояла, забытая, лохань с отжатым бельем.
Она ведет их сюда, понял Нумедидес. Ведет, чтобы схватить его… возможно, они хотят сотворить с ним что-то недоброе…
В глубине души, лишенный всякого воображения и нравственного чувства, он не мог даже вообразить, чтобы кто-то сумел, или хотя бы пожелал причинить ему боль. Но в лицах крестьян, что были уже в каких-то двадцати шагах от него, читалась такая тупая животная озлобленность, что Нумедидес невольно дрогнул. Испуганный взгляд его метнулся к лошади, – если бы удалось достичь ее, в доли секунды он оказался бы в безопасности. Но слишком поздно. Толпа перерезала ему этот путь к спасению.
Как затравленный зверь, принц заозирался по сторонам. Река… Крутой берег, поросший непролазным кустарником… И никого вокруг, кроме этой стаи алчущих крови чудовищ… Слепая паника овладела им.
А крестьяне были уже совсем близко. Один отделился от толпы, черноволосый, страшный, и несся по склону со всех ног, не разбирая дороги. Он был безоружен, но самый вид его внушал ужас больший, чем если бы в руках его был боевой молот Крома, кровожадного бога войны северян. И Нумедидес невольно отшатнулся под его безумным натиском.
– Дочь! Дочь моя! – С трудом различил он слова в протяжном вое черного мужика. Но крик его был лишен для принца всяческого смысла. Он видел лишь глаза его, огромные, обезумевшие, видел жажду крови в них, сродни его собственной, и всесокрушающую ненависть, готовую обрушиться на него, подобно топору палача.
Принц отступил на шаг. Но крестьянин продолжал теснить его, – и остальные были уже совсем близко.
– Убить! Убить! – слышал он их злобные вопли. – Убить! – кричала простоволосая крестьянка.
Или, быть может, все они кричали «убийца»? И в этот миг громовой голос сверху, с дороги, прокричал:
– Стой!
И такая была в этом голосе сила, такая властная мощь, что невозможно было не повиноваться ему, невозможно было не обернуться. И обернулись все: крестьяне, простоволосая девка, застывшая с открытым ртом, в котором оборвался крик, черноволосый мужик со смертельной яростью в глазах, чьи руки уже тянулись к горлу принца…
Обернулись все, кроме мертвой девушки на песке. И Нумедидеса.