Валерий пригласил графа к себе, и они ушли, никем не замеченные.
Принцу Шамарскому во дворце отведены были покои в Алых Палатах, – небольшие, состоящие всего только из спальни, кабинета и двух гостиных, – далеко не столь роскошные, как, скажем, апартаменты Нумедидеса, однако Валерий был даже рад этому, довольный сравнительной уединенностью своего жилища, коей не так легко было достичь, обитая во дворце.
Основные же, парадные чертоги нагоняли на него тоску: не радовали взор ни бесконечные коридоры дворца, прямые, извилистые, кольцеобразные, выходящие в сумрачные галереи и лоджии, такие безлюдные, что, казалось, они населены призраками; ни просторные гостиные с огромными каминами, где пузырилась смола на поленьях и пахло зимой; ни светлые залы, похожие на хрустальные стигийские кубы; ни темные, мореного дерева стены библиотеки, шуршащие шелковистыми шторами; ни мерцающие металлом оружейные; ни желтые, красные, белые и смарагдовые столовые, обитые кхитайскими шпалерами с узорами, словно навеянными полуденным сном в фарфоровом павильоне. Привыкший к скромному уюту родового гнезда, принц Шамара чурался простора и навязчивой роскоши Тарантии.
Никто не встретился им на пути, лишь у входа в покои Валерия стояли два охранника в одеждах Антуйского Дома, – опытный воин не слишком доверял Черным Драконам, считая, что личная гвардия его венценосного дядюшки больше годится для праздничных парадов, чем для кровавого боя, и потому предпочитал иметь небольшой эскорт шамарцев, которых лично отобрал из числа ветеранов офирских войн.
Завидев своего повелителя, часовые опустили алебарды и склонили головы в знак приветствия. Валерий кивнул им в ответ и отворил тяжелую резную дверь, пропуская вперед Троцеро.
Они прошли в небольшую гостиную, – наименее парадную из двух, – где, несмотря на теплую ночь, был разложен камин, и принц любезным жестом пригласил Троцеро занять место в предназначенном для почетных гостей громоздком кресле на крепких львиных лапах, с прямой спинкой и подлокотниками, украшенных волютами; сам же, подойдя к изящному дрессуару аргосской работы, наполнил два кубка шамарской медовухой из кувшина, предусмотрительно наполненного слугами в ожидании господина.
– Я полагаю, граф, вы не откажетесь от доброго напитка, который лучше всего делают в нашей провинции, – сказал он, протягивая графу кубок. – Возможно, он и не столь изыскан, как знаменитые пуантенские вина, но зато превосходит их в крепости.
Троцеро одобрительно усмехнулся в седеющие усы.
– Приятно, когда молодежь чтит традиции и край отцов. Что до меня, то самое кислое вино Ларочена мне милее любого нектара тарантийских погребов. Только сок виноградной лозы, что взросла под родным солнцем, и способен еще разогнать холод в жилах и заставить позабыть про старость…