Я невольно поежилась. Это был самый сложный момент в повествовании. Хотя сейчас можно было рассказать о моем безрассудстве не таясь. Победителей, как известно, не судят. А ведь ситуацию я создала совсем не безобидную. Причем собственными руками.
По всем правилам, при обнаружении портрета нужно было указать на него пальцем и громко крикнуть: «Вот он!» А что сделала я? Сначала, жалея горемычного Васю и надеясь на его явку с повинной, прикрыла картину плотнее старыми тряпками, чтобы она раньше времени не попалась на глаза какой-нибудь экзальтированной сотруднице. Ну а уж когда поняла, что полотно непростое, и когда сама влезла в расследование, то и вовсе осмелела — аккуратно вынула из рамы, свернула рулоном краской наружу и перепрятала до выяснения всех обстоятельств. И при этом все манипуляции с портретом проводила в перчатках, как настоящая злоумышленница. Но если честно сказать, не из-за отпечатков пальцев. Об этом я даже не думала. Просто боялась повредить красочный слой. Моих «пальчиков» на картине и так было предостаточно: я же готовила «Даму» к выставке.
«Авантюристка», «легкомысленная девица», «безответственная особа» — самые мягкие эпитеты, которыми наградил меня Борис, узнав о моем розыскном волюнтаризме. А потом популярно объяснил тупой Симе, сколько раз она нарушила закон и сколько раз подставилась, если б дело пошло по-другому. Еле-еле я уговорила их с Андреем не изымать картину до окончания расследования, чтобы не спугнуть фигурантов.
Но, положа руку на сердце, надо признать, что если бы я действовала, как того требовал здравый смысл, то Хитрик и по сей день попивал бы коньяк в своем страховидном особняке. А семейство Селье убыло бы без потерь во Францию разрабатывать новые планы нападения на мою бедную «Даму в черном».
Так что… Так что иногда нетривиальные пути и полное отсутствие пресловутой осторожности дают очень даже неплохие результаты. Думаю, что и Настя Каменская со мной бы согласилась.
Я обернулась к молодой смотрительнице:
— Сейчас картина в Москве на экспертизе и реставрации.
— И что, она в нашу галерею больше не вернется?
— Скорей всего, нет. Ценности такого масштаба не хранятся в провинциальных музеях, — встрял в разговор директор. — Но смею надеяться, что вышестоящие органы учтут наш скромный вклад в спасение шедевра и найдут возможность поощрить коллектив, — закончил он, как всегда, высокопарно.
— Если не секрет, куда же вы спрятали картину? — не унималась новенькая.
Я засмеялась:
— Ну, какой секрет! В музейные старинные часы.
— В часы?! В наши?!