– Да где же обед?! – Рыкало в очередной раз посмотрел на часы. – У меня через час совещание! Что там Алёнка, спит, что ли? Иди, мать, подгони ее, дай ей хороший тычок в холку.
– Давайте я сбегаю, Алексанпантелеич, – встрепенулась Женя. – Может, случилось у нее там чего? Помогу ей.
– Ну давай, – разрешил Рыкало, начальственно махнув толстыми пальцами. – А то даже перед гостем неудобно.
Ага… Я, значится, гость, а Женька, значится, нет. Мне стало немножко завидно. Я захотел быть своим здесь, в этом чудном месте. По-настоящему своим.
Меня часто приглашают в отдаленные медвежьи углы нашего края. Благодарные пациенты приглашают, и родственники благодарных пациентов – тоже. Зовут на далекие охотничьи заимки, на речки в глуши, где немерено комаров, но еще больше – окуней и щук, зовут на пасеки в тихой деревне и в престижные загородные дома, где есть отличные бильярдные столы – играй сколько хочешь. А я соглашаюсь редко… да что там, почти никогда не соглашаюсь. Обижаю при этом пациентов, но не могу по-другому. По натуре своей я городской обитатель, куда естественнее чувствую себя в Барселоне или в Кельне, чем в лесной скособочившейся избушке. И к тому же дела, дела… Опять же, нужно беречь пальцы. Пальцы хорошего хирурга – сродни пальцам скрипача, его гордость, его забота и боль. Не дай бог засадить большую занозу под ноготь – неделю не сможешь работать полноценно. Не приведи господь натереть мозоли веслами или топором – кожа рук одеревенеет и потеряет чувствительность. Когда я работал на Некрасова, мог позволить себе всякое – молотить по мордам спарринг-партнеров, отжиматься на кулаках и бить в мешок с песком. Теперь для меня такое – табу. Снова табу.
Легкая Женечка вспорхнула со стула и умчалась куда-то. Рыкало снова глянул на часы.
– Значится, вы, Дмитрий, хирург? – спросил он.
– Хирург.
– Хреновая у вас работа, – заявил вдруг он. – В смысле, тяжелая. Я бы такой не захотел.
– Ну что же, каждому свое. Я бы, например, не стал работать начальником исправительной колонии.
– А я бы – хирургом. Насмотрелся я на ваше дело… – Варвара Тимофеевна предупредительно ткнула Рыкало острым локтем в ребра, но он лишь дернул плечом. – Дай сказать, Варя. Ребенок у меня заболел, понимаете? Сколько лет назад это было, а все равно сердце болит, как ножом по нему режут. Саркома оказалась. Ребенок – понимаете, Митя, и вдруг саркома Юинга, – полковник четко выговорил медицинские слова. – Сперва я верить не хотел, потом плакал слезами. Целый год в больнице, операций три штуки было. Я тогда перед хирургами чуть ли не на коленях ползал: спасите мое чадо, ребеночка моего любимого, все деньги отдам, все что угодно для вас сделаю. А они… Что они могли сделать? Тяжелая стадия, говорят, операция не помогает. Тогда я злился на вас, хирургов, а теперь уже понимаю вас…