– А вы заступитесь? – спросил я, внутренне кляня себя за малодушие. Голос мой дрогнул.
– А ты как думаешь? – Вадим глянул на меня с откровенным презрением.
– Не знаю… Думаю, нет.
– Так вот, знай: заступимся, потому что мы своих не бросаем, правило у нас такое. Ганс сказал: никакой тюрьмы. В ИВС[41] тебя посадить – значит, убить сразу же. Нервы у тебя не в порядке, психовать начнешь, поцапаешься с кем-нибудь, и придушат тебя урки в первую же ночь. Но дело твое так просто не замнешь: засветился ты здорово, в мэрии пресса была, сфотографировали твои выкрутасы, даже на камеру сняли. Во всех новостях твою пьяную физиономию показали. Поэтому придется тебе, дружок, идти в психушку. Чего, по моему мнению, ты в самый заслуживаешь.
– Надолго?
– Точно не знаю, я в этих вопросах не спец. Думаю, недельки на две.
Вы не представляете, как я обрадовался! Вот это избавление! Две недели, и я на свободе, после всего того, что натворил…
Я понял ничтожность своих претензий к Гансу. Я был для него никем, отвратительным скандалистом, неконтролируемым психопатом. И все равно он заботился обо мне так же, как об остальных подлизах.
– Вадим… – громко зашептал я, смахивая с глаз наворачивающиеся слезы. – Передай Гансу… Пожалуйста, передай, что я очень ему благодарен! Очень! Я не знаю, что на меня нашло, я просто напился… Я только хотел знать, где Женя! Правда…
– Ладно, чего уж там, передам, – вальяжно сказал Вадим. – Ты давай, браток, лечись правильно, руки больше не распускай, и, глядишь, все наладится.
Так я оказался в психбольнице.
***
Какие там две недели… Торчу здесь уже больше месяца. Больше двух месяцев не видел Женю, не разговаривал с родителями и друзьями. Лекарств стараюсь не принимать, но все чаще ловлю себя на мысли, что действительно схожу с ума. Может быть прав мой лечащий врач, и у меня самая настоящая мания преследования? Может быть, нет в мире никаких фрагрантов, и я придумал все сам?
Я согласился бы, чтобы подлиз не было – с одним только исключением. Женя, пусть она будет. Иначе какой тогда смысл в моей жизни?
Но Ганс существует, никуда он не делся. Ежедневно лицезрею его обаятельную физиономию в новостях – не только городских, но и центральных. Вот мэр Сазонов начинает поголовную диспансеризацию детей по всей области, как в лучшие советские времена, а исцеленный губернатор Галактионов жмет ему левую руку и улыбается – похудевший, помолодевший на десять лет, весь новенький, словно только что купленный в самом дорогом бутике. Сколько влили в него «царской» кровушки? Литров двадцать, не меньше, из них два моих. Еще картинка: И.А. Сазонов выступает на форуме в Давосе, на отличном английском языке рассказывает об экономических успехах нашего города, за полгода увеличившем поступления в бюджет в четыре раза. Вот он же в Венгрии в качестве почетного гостя: торжественно перерезает ленточку филиала «Клиники жизни»; проф. Благовещенский, почему-то беспросветно мрачный, стоит рядом, теребит в руках папку с бумагами, бороду его укоротили до приличных размеров. У меня сразу колет в сердце: почему так невесел мой шеф? Что-то совсем плохое с Женей? Хотя куда уж хуже – за два месяца она ни разу не подала свой нежный голосок. А у Ганса все отлично – вот он под ручку с самим президентом РФ, оба в спортивных костюмах, гуляют где-то под Сочи по асфальтированной дорожке в сопровождении личных собак. Иван Алексеевич умело втирает президенту что-то насчет национального проекта здорового образа жизни, финансируемого общественным фондом «Благовест». Интересно, хочет ли Ганс стать следующим президентом? Готов поклясться, что нет. Во первых, следующий президент РФ, считай, уже назначен, во-вторых, эта роль не для Ганса. Он царь муравьев, а не «обычных». «Обычные» непослушны и непредсказуемы, и манипулировать их действиями приходится через обширную сеть фрагрантов. Сеть, из которой меня бесцеремонно выкинули, посчитав профнепригодным.