– Уже нет. И все же, почему с нас взяли подписку о неразглашении? Почему сведения о фрагрантах засекречены?
– А что будет, если о них узнают? – спросил в ответ Мозжухин. – Вы можете такое представить?
Я представил, и мне стало страшно. Во всяком случае, страшно за Женьку. Покоя ей больше не было бы никогда.
– Жуть, – сказал я. – Им не позавидуешь.
– Вот именно. Честно говоря, подлизы должны быть благодарны нам за то, что мы охраняем тайну их существования. Но дождаться от них благодарности… Эх!.. – Мозжухин досадливо махнул рукой. – Ладно, Дмитрий Андреевич, давайте закругляться. Надеюсь, мы друг друга поняли.
– Я тоже надеюсь, – сказал я.
***
Как только троица ментов покинула отделение, я сразу же помчался в изолятор. И обнаружил, что он пуст. Сунул руку под обмоченный матрас, потом приподнял его. Телефона не было. Обыскал весь изолятор, прочесал на четвереньках пол – бесполезно.
– Где Минкус? – проорал я, врываясь в ординаторскую. – Куда делся?!
– В окно выпрыгнул, – съязвил хирург Колобков. – Болеть ему надоело.
– Где он, спрашиваю?!
– В реанимации он, где еще ему быть.
– Когда успели перевести?
– Полчаса назад.
– Так эпикриза же не было!
– Я написал. Ждать, пока ты с милицией беседуешь, времени не было. Он бы загнулся, а нам это надо? Пусть дает дуба там, где положено.
Мне следовало немедленно мчаться в реанимацию и искать телефон там, но я не успел. Прибежала медсестра Валя.
– Дмитрий Андреевич! Срочно во вторую операционную! Очень срочно!
– Что там еще?
– Сергей Иванович зовет! Там проблемы, пациент сильно закровил.
– Какой пациент?
– Семецкий.
Господи, вечные проблемы с этим Семецким! Все у него не как у людей: то ректоскопию не вовремя сделают, то упадет на ровном месте, то таблетки не те слопает, старый маразматик. Теперь вот закровил. Восемьдесят лет ему, сто раз уже умирал, да все никак не помрет до конца. Просто Кощей Бессмертный какой-то.
Ладно, пошел я в операционную. Провозились мы с Лебедевым три с половиной часа, вытаскивали Семецкого с того света. Не вытащили. Только поставили дренажи, только вышли из живота и вздохнули с облегчением, как произошла остановка сердца и упорхнула душа деда на небеса. Говоря честно, давно пора. Сколько можно умирать и воскресать, пора и честь знать.
А дальше бегом на следующую операцию. И еще на одну… Так и проработал я до шести вечера. И про женин телефон вспомнил только дома. Можно, конечно, было вернуться на работу и сходить в реанимацию, но сил не осталось совершенно.
А в квартире моей побывали. Достаточно деликатно побывали, не грубо, но все же следы присутствия чужаков остались: сдвинутые предметы, не тот порядок бумаг на столе.