Глори сидела в кресле среди подушек во дворе дома своих родителей и смотрела на знакомый старый клен.
Воспоминания вызывали у нее слабую улыбку. Она видела себя на качелях, которые ее отец прикрепил к прочной ветви этого клена. Она качалась и качалась, распевая песни, выученные за год в детском саду, вставляя всякий вздор вместо тех слов, которые забыла.
В следующий момент беззаботные воспоминания исчезли, как воздушный шарик, проколотый булавкой. На память ей уже в который раз пришла последняя встреча с Брэмом. Не щадя себя, она, как и во время бесконечного перелета в Чикаго, постаралась живо вспомнить все до мельчайших, самых болезненных подробностей. Говоря Брэму, что ее отец в больнице, что она должна мчаться в аэропорт, она лгала. Лгала, боясь, что Брэм Бишоп узнает, как она его любит!
Постоянно возвращаясь к тому, что произошло между Брэмом и ею, поняв, какую боль она ему причинила, сама испытывая боль от сознания, что обманула его надежды на вечную любовь, Глори больше не могла оставаться в маленьком доме наедине со своими воспоминаниями.
Поэтому двадцать четыре часа спустя она оказалась здесь, прибежав домой, к маме и папе, как испуганный ребенок. Целый день она пыталась вести себя так, будто ничего особенного не произошло, Делать вид, что ее неожиданное появление вызвано лишь тоской по дому.
Глори вздохнула. Она понятия не имела, удалось ли ей обмануть родителей своим притворно веселым видом, но они, вне всякого сомнения, очень обрадовались, увидев ее. Она рассказала родителям, как медленно, но верно адаптируется к непривычной для себя погоде, а ее практика постепенно расширяется, чем вызвала горделивые улыбки на их лицах.
Вот так-то, дорогие родители, печально размышляла Глори. Самый чудесный человек на земле только что сказал, что любит меня, хочет на мне жениться и иметь от меня много-много детей. Я? Да, разумеется, я его тоже люблю. Я люблю его безмерно, люблю так, что не нахожу слов, чтобы описать силу и глубину этой любви.
Почему я здесь, а не с человеком, которому принадлежит моя душа? О, это же так просто. Призраки. Так Брэм называет мои воспоминания о том, как я росла здесь с вами, мама и папа, и он прав. Меня здесь окружают могущественные, темные, пугающие призраки.
Услышав, как открылась дверь черного хода, Глори отвлеклась от тягостных мыслей. Подняв глаза, она увидела мать. Элси Карсон было чуть за пятьдесят, она была немного полновата, и у нее были такие же прекрасные зеленые глаза, как у дочери.
Нет, мама! – безмолвно взмолилась Глори. Оставь меня одну. Пожалуйста!