— Где изюминка? — заорал князь, отряхиваясь. — Куда ты, байстрюк, подевал мою изюминку?
— Эвон, — показал мальчишка на потолок. Изюминка прилипла к потолку, вызвав новые эмоции.
— Жаль, — сказал светлейший. — Привык я кислые щи закусывать сладенькой изюминкой…
Снова лег. Прислушался к животному бурчанию. Вспоминал, что сделано, а что предстоит сделать. Дернул сонетку звонка:
— Саблю мне… ту, что с рубином в эфесе.
После чего велел звать из госпиталя янычара, которого недавно привезли на телеге — всего изрубленного. Светлейший с интересом осмотрел его голову, всю в шрамах.
— Хорош! Тебя, братец, казаки, вижу, будто капусту, саблями шинковали… Сознавайся, сколько наших угробил?
— Не помню, — поежился янычар.
— Умен, если не помнишь. Я ведь думал, что ты не жилец на свете… Водку, скажи, пьешь?
Янычар от водки не отказался. В разговоре выяснилось, что по имени он Рашид-Ахмет-ага, сам из племени лазов, живущих в Колхиде, смолоду немало разбойничал, грабя и турок, потом служил султану, у которого и стал «агою» (начальником).
Одинокий глаз Потемкина источал жалкую слезу:
— Возблагодари Аллаха, что наши лекари, почитай, из могилы тебя вытянули. Но казаки сказывали, что драчун ты храбрый, мы таких уважаем, в знак чего и дарю тебе, яко офицеру, вот эту саблю… с рубином, видишь? А теперь — убирайся.
— Куда? — оторопел Ахмет-ага.
— Хоть к султану, хоть обратно в Колхиду, нам все равно…
В самый разгар лета 1791 года Потемкину доложили, что Измаильский отряд Кутузова форсировал Дунай, перенеся боевые действия на его правый берег, он атаковал и рассеял турецкий «табор», захватив немалые трофеи, даже знамена и пушки.
Об этом же вскоре известился и султан Селим.
— Все неприятности со стороны Севера приходят от одноглазых, — сказал он. — Может, именно эти кривые шайтаны и приносят русской царице удачу?..
Флот ушел в море — для расправы над Ушак-пашой.
Над мечетями и банями Константинополя опустился покой жаркого летнего зноя, из дверей кофеен слышалось ленивое звяканье кувшинов с прохладной водой и чашек с черным кофе. Была душная августовская ночь, когда Селим III пробудился от выстрелов с Босфора. Напротив дворцового мыса Сарай-бурну стоял корабль, выстрелами из пушек умоляя о помощи. Султан с трудом признал в нем «Капудание» — алжирского флагмана Саид-Али. В темноте было не разглядеть, что с ним случилось, но вскоре к Вратам Блаженства доставили паланкин, в котором лежал израненный Саид-Али («страшный лев Алжира и любимый крокодил падишаха»). Носильщики опустили паланкин на землю.
— Вижу тебя, — сказал султан, — но где же… флот?