Очаг на кухне давно прогорел, Камилла поплотней закуталась в плед. Если закрыть глаза, то можно представить, что за окнами уже лето... Она мерзла зимой, не спасали ни меховые накидки, ни куча покрывал, ни жарко натопленные камины. Возможно, помогли бы теплые мужские объятия, но у госпожи де Ларди давным-давно не было любовника. После смерти Франсуа большинство знакомых мужчин казались ей... ненужными. Из оставшихся половина была ей не по вкусу, а кое-кому не по вкусу она сама. Ну и, наконец, несколько возможных кандидатов женаты, а Камилла далека от того, чтобы заводить интрижку с семейным мужчиной. Слишком хорошо она знает, к чему приводят подобные отношения. Насмотрелась...
Она разожгла огонь, вскипятила воду, бросила в котелок пучок мяты, немного шиповника и листьев малины. Налила себе вина и опустилась на стул, ожидая, пока отвар настоится и можно будет его процедить.
Она поправила плед и глотнула из бокала. Пора возвращаться в комнату к шевалье. Сейчас придет Жерар, которого она заставила остаться в замке, и снова пустит раненому кровь. Отвратительное зрелище, но делать нечего – это единственный способ уменьшить лихорадку, как утверждает лекарь. А Камилла платит ему достаточно, чтобы доверять.
Ад существует, Виллеру знал точно.
В свой маленький личный ад Теодор спускался не впервые: он шел по ледяной лестнице, а она не заканчивалась. Просто не заканчивалась, и всё. Освещенная лишь мертвенным мерцанием голубого льда, она вела все вниз и вниз. По ней можно бежать и катиться кубарем; можно ползти, пока ладони не почернеют от холода. Самый громкий крик звучал там комариным писком. Лестница была проста и оттого до ужаса реальна. Она никуда не вела. Иногда Теодор останавливался и бился, бился об лед, пытаясь расколоть его, но ничего не получалось.
Потом появлялся какой-нибудь свет, и лестница таяла.
На сей раз этим светом оказался огонек свечи, стоявшей у изголовья кровати. Теодор моргнул – даже это далось ему с трудом. Ему казалось, что сердце стучится о ребра не чаще, чем раз в полчаса.
Тело еще хранило холод ледяной лестницы, холод царства неподвижности и смерти, но левой руке было отчего-то очень тепло. Теодор скосил глаза и увидел каштановые пряди, выбившиеся из когда-то безупречной прически. Камилла спала, положив голову на его руку, под глазами у нее залегли тени.
Теодор некоторое время смотрел на спящую женщину, опасаясь ее разбудить. Сон смягчил ее черты, и лицо, ранее решительное, сейчас было невинно-беспомощным, как у ребенка. Брови ее подрагивали – наверное, снилось что-то плохое.