– Лобсанг, передай мне банку, – сказал он, поддерживая кость стержнем.
Я протянул ему банку, из которой он извлек серебряный шип – небольшой треугольный клинышек. Он вставил клинышек в щель между целой частью черепной коробки и обломком кости, который теперь слегка возвышался над нормальным уровнем. Затем он осторожно стал надавливать; обломок слегка сместился вниз. Учитель продолжал надавливать; еще небольшое усилие – и кость встала на свое место.
– Теперь шов срастется; серебро – инертный металл и не вызовет осложнений.
Учитель еще раз промыл рану травяным настоем и осторожно наложил отвернутый лоскут кожи на прежнее место. Разрез он сшил конским волосом, продезинфицировав его в кипящей воде, после чего смазал всю рану мазью на растительной основе. Затем наложил на голову повязку, которую предварительно прокипятил.
Старик постепенно приходил в себя после того, как устранено было давление кости на мозг. Мы уложили его на подушки так, чтобы он находился в полусидячем положении. Я чистил инструменты, кипятил их и аккуратно раскладывал по сумкам. В ту минуту, когда я мыл руки, старец открыл глаза и слабо улыбнулся, узнав склонившегося над ним Мингьяра Дондупа:
– Я знал, что только ты сможешь помочь мне, поэтому и послал за тобой в Поталу. Мои обязанности на земле еще не выполнены, и я не готов оставить свое тело.
Мой Наставник посмотрел на него внимательно и сказал:
– Ты поправишься. Несколько дней дискомфорта, возможны приступы головной боли, а потом все пройдет, и ты снова примешься за свои дела. Но пока что кто-нибудь должен дежурить у твоей постели. Через три-четыре дня всякая опасность минует.
Я стоял у окна и с интересом наблюдал за жизнью незнакомого монастыря. Лама Мингьяр Дондуп подошел ко мне:
– Ты вел себя молодцом, мы будем вместе заниматься медициной. А сейчас пойдем знакомиться с жизнью этой общины, она очень непохожа на нашу.
Мы оставили старого настоятеля на попечение ламы и вышли в коридор. По чистоте здешнему монастырю было далеко до Шакпори. Да и дисциплина, похоже, была не на высоте. Монахи бродили туда и сюда, как мне казалось, бесцельно и бесконтрольно. По сравнению с нашими храмы выглядели менее ухоженными. Даже аромат благовоний казался здесь каким-то горьким. Во дворе играли ватаги ребятишек – в Шакпори дети почти всегда работали. Почти не слышно было щелканья молитвенных мельниц – изредка их крутили старые монахи. В общем – ни чистоты, ни дисциплины, ни порядка, к которым я уже привык.
– Ну, Лобсанг, не хочешь ли ты остаться тут и вести вольную жизнь, как и все здесь? – спросил меня учитель.