Отдельной стопкой лежало еще несколько рисунков. Они были повернуты обратной стороной. Рольфу захотелось посмотреть и их. «Ага, да это никак наш щеголеватый кузен Джеффри!» — едва не воскликнул он, взяв со стола первый из пачки. Джеффри был изображен сидящим на стуле, таким, каким запомнился ему сегодня днем во время своего посещения этого дома вместе с мистером Финчли, до того как узнал о роковом для себя прошении маркиза Сигрейва на высочайшее имя и еще надеялся получить наследство. Вольная поза, в которой он развалился на стуле, казалось, говорила о том, что весь мир лежит у его ног. Художник не упустил ни одной детали, будь то кружевные манжеты сорочки или башмаки с пряжками, кроме одного: вместо лица было темное пятно.
На другом рисунке была изображена служанка. Она стояла перед зеркалом, приложив к себе платье и словно оценивая, как бы оно смотрелось на ней. Судя по покрою и украшениям, платье явно не могло принадлежать ей. Одна нога девушки была чуть выставлена вперед, головка склонена набок. Портрет был выполнен так искусно, что, казалось, девушка вот-вот пустится в пляс. И опять, как и на первом рисунке, художник не забыл ничего за исключением лица. Снова на его месте было лишь темное пятно.
Рольф не сомневался, что автором этих рисунков могла быть только Кассия. Непонятно было только, почему она не рисовала лиц.
Отложив рисунки, Рольф вновь приблизился к ее постели. Внимательно вглядевшись в лицо Кассии, освещенное лунным светом, пробивавшимся в окно, он понял, что перед ним, несомненно, самая красивая женщина из всех, что до сих пор встречались ему на жизненном пути. Причем сон красил ее еще больше. Бодрствующая Кассия всегда держалась настороженно, словно каждую минуту опасаясь нападения. Сейчас же на ее лице был покой и оно приобрело удивительно мягкое выражение.
Еще утром во дворце он подметил, что она доставала ему до подбородка, то есть была несколько выше большинства других женщин. Да и манера держаться — Кассия всегда ходила с высоко поднятой головой, — казалось, добавляла ей роста.
Ее грудь, насколько он мог рассмотреть ее под черным траурным платьем, была не особенно пышной, но и не маленькой. Вообще все в ее фигуре, казалось, было подчинено строгим требованиям закона пропорций. Ему захотелось прикоснуться к ее обнаженным грудям руками, накрыть их ладонями… Глядя на то, как они вздымаются от ее ровного дыхания, он испытал острое желание зарыться в них лицом, услышать учащенное биение ее сердца…
Как же можно было заподозрить в этой женщине, которая так удивительно рисует и выглядит во сне такой беззащитной и невинной, убийцу? Невозможно себе представить, что она, зажав в руке нож, с дикой яростью вонзает его в горло собственного отца…