Странно, но образ Констанции в этот раз не возник ее памяти. Впрочем, ничего странного. Констанция была старой девой и не поняла бы Кэтрин. Вся любовь гувернантки принадлежала словам и мыслям давно умерших философов. Это были всего лишь отголоски живых чувств, запрятанных в кожаные переплеты древних книг, Они совершенно не годились для объяснения отношений Кэтрин с графом Монкрифом.
Вот мама могла бы понять. Она знала жизнь. Достаточно вспомнить ее улыбку, ее глаза и слова, которые она говорила дочке: «Запомни, крошка моя, радуга бывает только после дождя». Или вот: «Жизнь, миленькая, как суп, который становится более вкусным от острых приправ». Да, мама бы поняла ее. Возможно, не одобрила бы, не поддержала, но понять поступок Кэтрин Лизетт смогла бы. Такой мужчина, как граф, мог спалить сердце женщины дотла. Вот только что теперь будет с ней, совершенно неясно.
Кэтрин сидела на мягком стуле в своей комнате и смотрела на деревья, растущие рядом с домом. Размышлять над своими проблемами в одиночестве она привыкла с детства. Правда, до смерти родителей ее самые большие проблемы заключались в том, какого цвета должна быть ее новая шаль или где лучше хранить свои новые кожаные туфельки. Как быстро ее детские заботы сменились серьезными проблемами. Надо было думать о том, как выжить, как сохранить родной дом и заплатить слугам. Она не слишком преуспела в этом. С Донеганом рассталась, преданных слуг отпустила, а теперь жертвует собой ради будущего, которое может опять оказаться пустыми мечтаниями. Разве что любовь к Джули напоминала о далеких счастливых годах.
Была горькая ирония в том, что ее совсем не волновала потеря девственности, чего так опасаются все девушки. Болезненный укол, немного крови, и все. Ее больше пугал сам процесс любви, сможет ли она получать от этого удовольствие. До вторжения в ее жизнь графа Монкрифа она сомневалась в сказочных наслаждениях любви, о которых пели барды и сочиняли стихи поэты. Те чувства, которые она испытывала раньше, были просто скучны. Сын герцога Вестерлэнда остался не лучшим воспоминанием в ее жизни. Оказавшись рядом с ней, он слишком возбуждался сам, у него перехватывало дыхание, и действовал он далеко не лучшим образом. Дэвид тоже был не из лучших. Просто слышать его заверения в вечной любви и преданности было куда приятнее, чем шаги кредиторов по ступенькам Донегана. Однако ей самой следовало быть умнее.
Это случилось через месяц после смерти Констанции. Родителей к тому времени не было в живых уже четыре месяца. Эпидемия, выкосившая ее семью и значительную часть жителей ближайших деревень, только начала отступать. Кэтрин измучилась настолько, что уступила бы, пожалуй, любому мужчине, который бы дал ей выплакаться и согрел участием. Она смертельно устала от обрушившихся на нее проблем и готова была на все, что принесло бы ей облегчение. Конечно, более умная женщина в такой ситуации добилась бы, чтобы все обещания и пылкие заверения влюбленного были официально узаконены, а потом бы спокойно вздохнула и осмотрелась. Можно было догадаться, что наследник герцогского титула вряд ли захочет связать себя на всю жизнь с симпатичной, но нищей дочерью покойного барона. Он бросил ее, лишив невинности, причем самым дурацким образом, а главное, окончательно избавил от иллюзий и детских наивных мечтаний о сказочном принце.