— Вы и Фролова изволите знать?
— Да, бывал у него и у Морозова. В Государственной коллекции немало их инструментов! Настоящие художники!
Золотницкий вскочил с табурета и, стукнув кулаком по столу, воскликнул:
— Художники божьей милостью! А сколько таких было? Сколько осталось? — Он выбежал на середину комнаты, выдвинул ящик стола, схватил книжечку в серой обложке. — Вот, — поспешно листал он каталог Государственной коллекции смычковых инструментов, — посчитайте, как много итальянцев, как мало наших!
Слушая взволнованную речь старика и глядя на его порывистые движения, я понял: если такой человек вспылит, быть грозе!
— Скажите, уважаемый, — проговорил Андрей Яковлевич, стремительно опускаясь передо мной на стул, —
кто, когда и где рассказал народу о наших успехах, о наших неудачах?! Кто громогласно заявил, что мы, мастера, уходим, а заменить нас некому? — Он развел руками. — Некому-с!
— Ну, об этом пишут. В газетах было, в журналах…
— Пишут? Я покажу, что пишут! — воскликнул мастер и — откуда что взялось! — вскочил, стремглав понесся во вторую комнатку, плотно закрыл за собой дверь.
За ней слышались гулкие шаги по каменному полу, шуршание бумаг, бормотание. Я думал, что самое главное — оградить старика от волнения, а тут с первых же шагов, правда неумышленно, взбудоражил его. Через некоторое время Андрей Яковлевич высунулся из-за двери и пригласил меня войти. Я вошел. Сев на порыжевший диванчик, Андрей Яковлевич низко склонился над какой-то папкой, стал перебирать журнальные и газетные вырезки.
— Ума не приложу, — сказал он, — куда девалась статья!
— Да вы не беспокойтесь, — проговорил я мягко. — Не последний раз прихожу. Найдете и покажете.
— Нет, все переворошу, а найду! — сказал он. —> Кто-то хозяйничает тут без меня, роется… — сердито бормотал он себе под нос.
Я попросил у мастера разрешения сфотографировать для газеты мастерскую, подсобную комнату и его самого за работой. Он молча кивнул головой и вышел из подсобки в мастерскую, чтобы поискать статью на своем рабочем столе.
Воспользовавшись моментом, я вынул лупу и осмотрел замок несгораемого шкафа. Над замком я заметил короткие, глубокие царапины и следы свежего красного лака. Убедившись, что старик полностью поглощен своими бумагами, я сдвинул круглую металлическую крышечку, закрывающую отверстие замка, — она туго ходила.
С помощью лампочки-блиц я сфотографировал крупным планом замок несгораемого шкафа. Потом с разных точек снял подсобную комнату и вышел в мастерскую сфотографировать сидящего за столом мастера.
Значит, глубокие царапины вокруг замка и попытка замазать их — не досужая выдумка старика! Но мне казалась наивной попытка вскрыть несгораемый шкаф каким-то допотопным инструментом. Взломщики, или, как их называют, «медвежатники», действуют куда хитроумнее: еще в царское время известный в уголовном мире Паршин вскрывал несгораемые шкафы, как коробки шпрот, набором особых инструментов. Его считают последним «медвежатником». И в самом деле, после нэпа эта воровская «специальность» у нас почти исчезла: советские люди хранят деньги в сберегательных кассах, а государственные ценности в банках надежно стерегут военизированная охрана и система специальной сигнализации.