Всем сердцем любя мужа, тем не менее по прошествии шести дней постоянной близости Ли втайне обрадовалась возможности побыть одной. Она погуляла по берегу, перебирая в памяти минувшие годы.
У нее никогда не было друзей или подруг-ровесников: все время после уроков она проводила на студии, всюду сопровождая отца, дожидаясь в каком-нибудь уголке, с благоговением взирая на легионы звезд мировой величины, которые впархивали и выпархивали из его кабинета. В то время как другие девочки зачитывались мистериями Нэнси Дрю, Ли штудировала «Верайэти» и «Голливудский репортер».
Пока сверстницы увлекались эстрадными исполнителями, разучивали перед телевизором модные танцы, Ли усваивала подходящий тон для процедуры прослушивания. А когда все эти вечно хихикающие девицы часами торчали у «Наймана-Маркуса», примеряя одно платье за другим, выбирая поэффектнее для танцулек, она стояла у входа в кинотеатр в Вествуде, раздавая зрителям анкеты перед пробным просмотром.
Ее судьба тесно переплелась с судьбой компании. И Джошуа. Сколько трудностей они преодолели сообща, сколько побед одержали вместе!
Она любила отца. Но и Мэтью тоже.
К несчастью, их обоюдная антипатия была слишком сильна. Опустившись на теплый песок, Ли залюбовалась мириадами блесток на воде и от всей души пожелала, чтобы ее не так больно рвали на части.
Тысяча девятьсот семьдесят восьмой год выдался неспокойным. Женское движение стало своего рода паролем семидесятых (как движение за гражданские права – шестидесятых), однако к концу десятилетия нация вступила в полосу переоценки ценностей – своего рода затишья перед бурей. Как будто люди пожелали остановиться, перевести дух и попытаться осмыслить, как далеко они ушли и в каком направлении.
В Голливуде кассовый успех оставался определяющим фактором – особенно в связи с тем, что власть крупных кинокомпаний начала потихоньку убывать, переходя в руки нового поколения банкиров и инвесторов, гоняющихся за проектами, сулящими скорую отдачу. В городе циркулировали огромные деньги, поощряя новый выводок кинозвезд запрашивать – и получать – гонорары, которые Тайрон Пауэр с Нормой Ширер и представить не могли – даже в самых дерзновенных мечтах.
Неудивительно, что этот достигший невероятной высоты вал – культ денег – выплеснулся за пределы киностудий. На Родео Драйв, этом всемирно известном алтаре торговли, цены подскочили до стратосферы; разные мелочи, спутники современного быта, превратились в символы богатства – благодаря матронам из Беверли Хиллз, швыряющим тысячи кинодолларов за хлопчатобумажные полотенца из Египта, шелковые простыни, шиншилловые купальные халаты. Походы по магазинам из времяпрепровождения превратились в манию; нувориши лезли из кожи вон, чтобы переплюнуть роскошью старую гвардию.