Пенни выдвинула ящичек стола и достала оттуда трутницу.
– Ты всю жизнь потратил на то, чтобы не стать таким, каким тебя пытался сделать Карл, каким тебя пытался сделать дед. Теперь все кончено. Ты был ребенком.
– Я отдавал себе отчет в том, что делаю.
– Ты был младше Алексиса, когда тот впервые попал сюда с тобой. Ты потакаешь своим капризам, до сих пор упрекая себя за содеянное. Карл пытался уничтожить тебя. Он ревновал. Он ненавидел тебя. Но ему не удалось одержать победу.
Казалось, Николас сдался, в черных глазах полыхало пламя.
– Он победил. После того как Карл вернулся в Бург-Занич, я продолжал пользоваться женщинами, причем даже именем их не интересовался. Слуга моего деда приводил в замок профессиональных шлюшек, потом расплачивался с ними и отсылал обратно. Похоже, дед полагал, что это хорошо для здоровья его наследника, доказательство его мужественности. Я и сам был далеко не прочь, хотя каждый раз после этого меня тошнило. Думаю, моя ярость могла бы сожрать меня – и сожрала бы, – если бы не Фриц.
– Майор? Он-то тут при чем?
Какие же у него красивые руки!
– Летом он обучал меня коневодству. Он брал меня с собой, и это было единственное время, когда мне удавалось сбежать от Карла. Мы скитались по всему Глариену, поднимались высоко в горы, спускались в глубокие долины, где паслись табуны. Фриц был очень терпелив со мной. Этому его научили лошади. Лошадь гневом не взять. Стоит один раз выйти из себя, и работа нескольких месяцев может пойти насмарку. Как только у меня начинался приступ ярости, я научился уходить в сторону, чтобы взять себя в руки. Я перестал пользоваться женщинами. Охоты это не убавило, но боль – да. Но я знал, что прогнил до основания.
– Ты ошибся, – проговорила Пенни. Он замер в нерешительности.
– У тебя еще не было времени обдумать все это…
Она взяла в руки резную картинку и прижала ее к груди.
– С прошлого лета у меня было времени хоть отбавляй. Больше мне времени не требуется, Николас. Я люблю тебя.
Лицо его не дрогнуло. Она решила, что, наверное, все же ошиблась. Что он просто возьмет и уйдет.
– То, что сделал Карл. То, что ты сделал. Все кончено, – затараторила она. – Сожги это письмо! – Она зажгла свечу. Пламя дрогнуло под влетевшим в окошко ветерком. – Я люблю тебя, Николас. Нас сам святой Кириакус благословил. Все детские прегрешения простительны. Ты уже достаточно лет провел в раскаянии.
Он протянул руку, взял свечу, по щекам лились слезы. Письмо вспыхнуло и вскоре превратилось в горстку пепла.
– Отлично, – сказал он. – Все кончено. Мне лучше уйти.