– Вот как! – невольно вскрикнул Матвеев. – Значит, наш курс может и подняться… а Сашкин… колеблется?
– Дай-то бы Бог этому мерзецу скорей шею сломить!
– Да что-то не верится, братцы, и хитёр, и изворотлив ведь он, что леший!
– Была у него изворотливость, держи карман! – вдруг озадачил всех Ушаков, и все на него взглянули, а хозяин дома спросил Андрея Ивановича напрямки:
– Ты с нами, Андрюша, комедь не ломай, а прямо скажи – с подвохом ты теперь Сашку аттестовал, али вправду внял нашим словесам и хочешь к нам пристать? Коли хочешь, прямо говори, сколько за переход?
– Так у нас на мазу, значит, уж? – отозвался Шафиров.
Матвеев же стал ещё внимательнее всматриваться в багровый лик Андрея Ивановича, не произнося ни слова. Он, должно быть, ожидал, что за этим ещё будет.
– А вы честно предлагаете условия?
– Сам посуди по моему спросу…
– Да спрос – спросом, а дело – делом! Коли хотите, чтобы я заодно с вами во всём стоял, обеспечьте настолько, чтобы нужда не потребовала обращаться ни за чем к противной стороне.
– Пожалуй, и так, но, коли человек хочет делать верное дело, довольствоваться можно и меньшим, спервоначалу. Впоследствии, коли всё удастся, никто тебя не обойдёт – тогда требуй и получишь своё, а если ты заранее начнёшь заламывать, так кто порукою, что не делаешь этого намеренно? Чтобы иметь предлог говорить потом: не хотели меня к себе принять, затем и закобенились, когда спросил самую малость. А как и что считать малостью? У всякого ведь свой аршин!
Андрей Иванович принуждённо ухмыльнулся. Ему было неприятно такое прямое объяснение его торга о стоимости перехода, да ещё при двух свидетелях. Бесспорно, положение их относительно князя Меньшикова уже настолько определилось, что мудрено было ожидать перехода на его сторону любого из них. Но самому-то Андрею Ивановичу было всё же неловко открываться перед новыми людьми, которых он не ожидал встретить у Толстого. Эти же двое знали Андрея Ивановича как человека преданного светлейшему и им державшегося до сих пор. Они также знали и надобность для Меньшикова в услугах такой ищейки, как генерал-разыскиватель. Принуждённость его улыбки была замечена как Толстым, так и его собеседниками. Это, хотя и поздно, подумал про себя и сам Ушаков. Делать, однако, было нечего: неловкость начала чувствоваться всеми четверыми, и хозяин, чтобы прервать неудобное положение, взглянул отважно в глаза Андрею и сказал ему:
– Говори, однако, всё прямо. Коли можно нам будет согласиться с тобой – ломаться и выгадывать ничего не станем. А нельзя – опять же прямо выскажем. Я тебе сделал предложение как человеку с головой и с расчётом, представив всё начистоту; даже не побоялся я, что ты можешь употребить во зло мою доверенность… Ведь ты не скажешь также, чтобы из трусости я вчера перед тобою сильно изгибался…