Норманны в Византии (Ле Ру) - страница 30

– Я позабочусь и о нем, – сказала Евдокия. – Как его зовут? – Харальд.

– Он тоже, как и ты, поет?

Троил и Агафий не дали ей продолжать шутки, воскликнув:

– Как! У нас на глазах! Ты с ним заигрываешь?

И они отвели ее почти насильно. Ирина же опять подошла к Дромунду: ей хотелось, чтобы он заговорил с ней.

Он почувствовал это внутреннее ее желание и сказал с улыбкой:

– Если когда-нибудь будет нужна тебе, красавица, моя рука, то знай, что кровь Дромунда прольется за тебя с любовью.

Как нежная песня звучали его слова для Ирины. Тронутая его благодарностью, она чувствовала, как опять зазвучал в ее душе только что слышанный гимн о наслаждениях Валгаллы и вечной любви. Она уже не могла больше противиться овладевшему ею желанию. Не замечая ни Евдокии, ни братьев, ни толпы, ее окружавшей, она положила свою руку на руку любимого ею человека и бессознательно шептала:

– Спой, спой еще! И он запел…

Муж Ирины был богатый меняла, довольно пожилой и весьма некрасивый. Жадность и усиленная деятельность по накоплению денег помешали ему окончательно разжиреть на лоне роскоши. Венчик седых волос, вьющихся так же, как и волосы бороды, окружал его блистающую лысину. Желчный цвет лица, нос слегка согнутый крючком, намекавший на финикийское происхождение, зрачки, не круглые, а вытянутые в горизонтальные черточки и совсем черные, точно какая-то из его прабабушек слишком много любовалась козлом, – были отличительными чертами его лица.

При такой физиономии Никифор обладал несоразмерно длинной талией и очень короткими ногами. Всем жителям Царицы мира он был хорошо известен и слыл за смешного, но опасного шута. Обитатели Буколеона прозвали его «Приапом», так как он таскал всегда с собой толстую трость, казавшуюся его третьей ногой, а патриции, побывавшие в его когтях, между собой называли его «Грифом».

Никифор начал торговлю за простым прилавком, на перекрестках улиц. На его переносном столе появлялись в изобилии бриллианты, золото, серебро и драгоценные вещи. Клиентами его были куртизанки, дружинники, не знавшие, куда девать свою добычу, и негодяи, спешившие сбыть краденные вещи. Как след слишком горячих объяснений с кем-то из клиентов, Никифор носил шрам над бровью, который при каждой вспышке злобы становился кроваво-красным. Этот шрам служил на его лице, оживленном единственною страстью – страстью к любостяжанию, неизгладимым свидетелем совершенных им в прошлом дурных дел.

В царствование Багрянородного Никифор состоял постоянным банкиром патриарха Феофилакта, так нагло эксплуатировавшего набожных жителей Византии.