– Возникла борьба между асами и Белым Человеком, – сказал Дромунд. – Хитрости его священников оспаривают у меня женщину, которую я победил. Завтра они поведут ее к порогу собора. Они хотят подвергнуть ее магическому заклинанию. Они наполнили ее душу таким страхом, что она готова признаться в нашей любви, и эти люди унизят и завладеют ею, если я не спасу ее. – Брови его нахмурились от страдания при мысли, что могли вырвать из его рук залог, данный ему любовью. – Как думаешь ты: пойдут ли защищать меня дружинники? Сколько раз я поил их вином; мое золото и драгоценности перешли в их руки. Оставят ли они меня теперь в нужде? Достаточно будет им показаться в полном вооружении на площади, испуская наш боевой крик, – все здешние монахи разбегутся перед нами, форум опустеет, и мы победоносно унесем невольницу моей любви, которую Белый Человек хочет забрать в свой гарем.
Дойдя до конца аллеи и усевшись на скамью, Харальд сказал:
– Хорина истощил терпение нашей дружины. С тех пор как автократор сделал его великим гетериархом, все наше жалование идет на штрафы, и мы должны были бы жить как бедные гребцы, если б византийки не влюблялись в наши белокурые волосы. Да еще этот расстрига осмеливается говорить, что запретит выходить из казарм под страхом штрафа в двадцать золотых! Его посыльный ушел вчера с разбитым в кровь лицом, и наши волки заснули со злобой на сердце. Разожги ее, когда они проснутся… Скажи им, что великий гетериарх притесняет тебя и твою возлюбленную. Они с радостью восстанут против него. Твоя щедрость так же памятна им, как и обиды Хорины; да к тому же кровь кипит в их жилах с тех пор, как пришлось им стоять на гипподроме позади воинов Фоки.
– Я так и думал, – сказал Дромунд. – Не для того же, чтобы только держать караул у входа в гинекей да сторожить этих евнухов, мы покинули наш край. Мы отражаем руссов и печенегов, выдерживаем палящую жару солнца и притупляем зрение, смотря на это море, которое синее самого неба. Мы желали обогатиться на счет агарян, но так, как по воле базилевса, мы остались заключенными в Византии, то, возмутившись, поживимся тем, что есть под руками!
Рассказы о тех возмущениях, при которых некоторые кварталы города предавались огню и мечу, были всегда самой любимой темой разговора между норманнами. Хотя каждый раз после таких мимолетных успехов восстания были казнены зачинщики, но это соображение нисколько не изменило решимости Харальда и Дромунда. Они даже улыбнулись при мысли о такой смерти, обольстительной как путешествие, открывающее новые горизонты.