– О Боже. Боже, – всхлипывала Молли по мере того, как убыстрялись его движения. – Я умираю. Умираю.
– Господи милосердный, – услышала Мария свой шепот, а когда мужчина поднял голову, и она встретила взгляд его темных глаз, то смогла лишь молча открыть от удивления рот.
Его глаза на мгновение расширились, а затем сощурились. Его взгляд и улыбка парализовали ее, как будто, обрушивая свое крепкое стройное тело на Молли, он занимался любовью именно с Марией – и так до того момента, пока он, вскрикнув, не вскинул голову.
У Марии перехватило дыхание. Она отпрянула, повернулась, и бросилась назад в прихожую, где кожаные подошвы ее туфель заскользили по полированному мрамору. Перебирая ногами, Мария ухватилась за стол, чтобы не упасть. С горящим лицом и бьющимся сердцем она застыла, наклонившись и балансируя на одной ноге. В ее голове одна за другой проносились сотни проповедей отца о плотских грехах, обрекающих душу на вечные муки. Безо всякого сомнения он нашел бы несколько подходящих фраз по поводу этого прибежища порока… и того, что она с неприличным восхищением наблюдала за этим низменным занятием.
Она взлетела вверх по ступенькам, не разбирая дороги, бегом миновала один длинный коридор, затем другой, пока, задохнувшись и обнаружив, что заблудилась, не прислонилась к стене. Перед ее внутренним взором тут же во всем ее блеске отчетливо всплыла непристойная сцена, от которой ее бросало в жар. Нечто похожее, только слабее, она уже испытывала раньше: в обществе Джона (хотя он, очевидно, не разделял ее чувств) и когда Пол шепотом делился с ней впечатлениями от свиданий с необыкновенно красивой и не менее распутной молодой женой деревенского кузнеца. Но теперь, в отличие от тех случаев, Мария вся дрожала. Во рту у нее пересохло.
Казалось, прошло не меньше часа, прежде чем жар ее тела угас под действием окружающего холодного воздуха, а волнующие ощущения, которые возникли, когда она подглядывала за любовниками, превратились в разочарование и досаду.
Придя в себя и сообразив, что окончательно заблудилась в лабиринте коридоров Торн Роуз, Мария принялась бродить от галереи к галерее, слишком ошеломленная, чтобы замечать окружавшее ее великолепие, все больше расстраиваясь и сердясь на затруднительное положение, в котором она оказалась. Единственное, чего она хотела – вернуться в свою комнату и спрятаться там. Забыть последние события. Хотя вряд ли ей удастся избавиться от растущего беспокойства. Молчание не сможет бороться с тревогой, которую она ощутила, в первые минуты в Торн Роуз, когда окончательно поняла, что ее теперь не согреет тепло домашнего очага. Одинокая душа, заброшенная в чужой мир.