Дита смотрела в раскрытый рот Прохорова, который при определенных обстоятельствах скажет как на духу, как она пришла и просила машину, а потом вернула, а что и где она делала, он не знает. Уезжала не по шоссейке, по грунтовке, что ведет в степь. Шея у Прохорова была грязная, но под грязью белая и нежная. При такой черной морде такая белость, можно сказать, почти феномен природы. И билась на шее жилка. Диту давно интересовала сонная артерия: такое очень уж открытое для смерти место. В распахнутом ее же ногой бардачке лежал нож.
Казалось, это очень просто – полоснуть сонного Прохорова по сонной артерии. Она мысленно водила кончиком ножа, щекотала уснувшего Прохорова по голубой жилке, в которой было столько доставившей ей радость жизни. «Не много ли, девушка, для одного дня?» – спросила себя Дита. Но ведь легче будет выбелить один черный день, чем целую череду, если кто-то начнет искать мать. Но, кто, Господи, кто? Никого нет на всем белом свете, никого. И Дита – опять же мысленно – решительно вернула нож в бардачок. Живи, Прохоров, я сегодня добрая. Она даже укрыла его брезентом, в котором лежала запаска. И спокойно пошла в свой бывший дом. Соседка поила ее чаем, а она рассказывала, что оставила мать в совхозе им. Чапаева, их, чапаевских хозяйств, не меньше ста в этом регионе. Что мать слегка сдурела от дороги и бормотала незнамо что. Она будет посылать родичам деньги каждый месяц, ведь никто не обязан за так, верно? Пока не сумеет забрать мать к себе.
– А кем они вам приходятся, родственники? – спросила соседка.
Плохой вопрос, за него можно и наказать. Но Дита сегодня добрая, хотя и отмечает мысленно тонкую, в один обхват шею соседки.
– Двоюродные братья, тоже детдомовские. Все они жертвы войны. Под Сталинградом жили.
Сталинградская битва – святое. Ею можно все прикрыть. Соседка сочувственно никнет головой: какая же трудная у людей была жизнь, это ж и не сообразить! Ее вот Бог от детдома миловал.
А Дита идет к новым хозяевам своей квартиры. Они уже чуть попривыкли. Сидят на диване.
– Ах, – говорит Дита, – пришла вас побеспокоить, хочу забрать вещи. Не ахти что, но есть покупатели. Теперь же в магазине такие цены.
Беженцы лотошатся, все тут никуда не годится, но на месте-то стоит, прижилось, а у них-то ничего. И клопов нету, слава Богу. Собирают по карманам денежки. И Дита им «уступает», хотя в другом месте… «Да ладно, вы так настрадались…»
Теперь ей надо как можно скорее оказаться в Москве. Нужно там засветиться горячо, чтоб в этом свете сама по себе сгинула эта филологиня с Украины. Даже смешно думать, что она может быть кому-то интересна в нынешней ситуации раздельных государств.