Так у Фени закончил свое следствие Михаил Иванович Кузьмин, которое он начал со студенческого общежития, где жила Дита Синицына и откуда бежала в чужой куртке и с чужим паспортом. Ему приглянулась девчонка, у которой сперли куртку. Она так рыдала не из-за куртки, а из-за нового паспорта – теперь начинай все сначала, бегай, бегай, а она уже набегалась будь здоров.
– А милиция что? – рыдала девчонка. – Она разве что-нибудь когда нашла? Тут людей убивают – и с концами, подумаешь, куртка за восемьсот рублей с паспортом. А что это две мои стипендии – так никому дела нет, вы у себя такие деньги сшибаете за раз.
Михаилу Ивановичу это было очень обидно. Ему было двадцать два года, он ничего еще не сшиб в этой жизни, но слова девчонки почти точь-в-точь уже слышал от начальника.
– Не наше это дело, Мишаня, – ученые, которые крадут слова, куртки, паспорта. У нас преступность простая – бандитизм, воровство, педофилия, между прочим. Мы это пустяковое дело не возьмем, даже не думай. Не будем мы искать никакой воровки-девицы.
А Мишаня думал. Ему очень хотелось доказать девчонке, что ему до всякой слезы есть дело, а до ее – особенно. А тут что-то большее, он без понятия что, но свистнуло у него в ухе. Как бы сигнал какой… И он пошел в свободное от грубой материи время по московским следам Диты.
Накрыл по наитию, чисто по-собачьи, на Казанском «фирму» фальшивщиков, что задешево лабали любую ксиву. Пятьсот рублей исправленная буква в любом документе. Конечно, они не помнили паспорт Ксюши Сорокиной, разве все упомнишь? Но это была неправда. Помнили. И девку страшную помнили, которую клеили вместо хорошенькой Ксюши. Стал спрашивать, а на какие имя и фамилию легче всего исправить Аксинью Сорокину. Аксинью? Ну, желательно одинаковое число букв, Акулина хорошо может лечь… А с фамилией никаких проблем. Сорокина – Строкина, Сиротина – Суворина, бесконечно много вариантов.
Почему-то звенело в ухе, что здесь дело делалось. Но сам Казанский вокзал своей мощью побивал все надежды. Уплыть с него в никуда – плевое дело. Нырни в тысячеголовую толпу – и нету тебя для всех, а может статься, и для себя, если меняешь свое старое обозначение. В отпуск – это ему было по дороге – заехал в город детства Диты и в Волгоград. И все узнал, что можно было узнать. Тем более что все как бы лежало на поверхности. И проданная вмиг квартира, и увезенная в никуда мать, и могилку ортопедического Володи посетил, а в милиции ему один мужик достал из-под обложечки папки фото камушков на берегу.
– Там что-то было, – сказал он Мишане. – Даже не криминал. Подлость. Так мне чуялось. Но за подлость ведь не сажают, парень.