Орфео вытянул ноги и уперся подошвами в тяжелый абордажный крюк. Снова прикрыл глаза и попробовал вернуть недавний сон. Предсказывал он настоящую опасность, или, может быть, Бог хочет предостеречь его от чего-то иного – скажем, от подлого убийцы, которого он звал когда-то отцом? Не настигла ли наконец старика вечная погибель? Орфео пытался представить себе знакомое лицо, но картина расплывалась перед глазами. За лицом отца одно за другим появились лица братьев, но и они казались туманными и чуждыми сновидению. Он задумался о Марко, прокладывающем путь через Армению в неизвестность, но в душе было по-прежнему холодно. Потом возникло лицо девочки – совсем детское, почти незнакомое лицо. И вот тут-то сердце дрогнуло и часто застучало. Опять она!
Он всего раз видел ту девочку. Она стояла на башенке ворот их фамильного замка и разглядывала его темными миндалевидными глазами. Волосы ее были собраны в длинные черные косички, перевязанные кожаными шнурками. Пока их отцы ссорились из-за назначенной за проезд пошлины, Орфео снял с плеча желтый шелковый платок и скрутил из него куколку. Просунул внутрь пальцы и заставил игрушку отвесить забавный поклон. Когда вслед за куколкой поклонился он сам, девочка поспешно спряталась.
Да, от такого могут сниться кошмары. С каждым днем приближаясь к родной земле, он все ярче вспоминал обстоятельства, заставившие его покинуть дом. Он часто представлял себе, как выглядел замок после налета: пробитые стены, сгоревшие деревянные надстройки, обитатели зарезаны или молят добить их, избавить от мучений. И среди них та маленькая девочка. Человек, нанятый его отцом, Симоне делла Рокка, был столь же дотошен, сколь беспощаден в любом деле, за которое брался.
«Мне снова придется встретить все это? – думал он. – Не для того ли, Господи, Ты разрушил все мои надежды, мои честолюбивые замыслы?» Орфео вздрогнул и свернулся в комок – соленый ветер вдруг стал очень холодным.
Но ведь ему предстояло доплыть с папой только до Негропонта, и оттуда до Венеции, напомнил он себе. Большего святой отец от него не требует. А там никто не помешает ему наняться на галеру, идущую в Левант.
Он вскинул голову, услышав гонг, которым будили рабов. В утреннем сонном ропоте звенели и брякали цепи. Опытный гребец, Орфео хорошо понимал, как трудно поутру разгибаться и разминать затекшие члены. Дорожная скука так утомила его, что он готов был позавидовать рабам – не их жалкому положению, конечно, но их труду.
Жалкие скоты. Они ненавидели весла – символ рабства, а он благодаря веслу получил свободу от прежней жизни. Орфео мог час за часом наблюдать за гребцами: как они дружно склонялись вперед, толкая валек тяжелого весла, а потом все как один откидывались назад, опуская лопасть в воду. Он так любил этот ритмичный танец под звон гонга. Еще до нового года он снова выйдет в море, утешил себя Орфео. Снова будет трудиться, как пристало мужчине, а на второй день, отдыхая в свой черед, засыпать крепким сном усталости, свободным от кошмаров.