Она дружески похлопала Эвелин по плечу и вышла. Провожая ее взглядом, Эвелин поняла, что девочка скорее всего так увлеклась проблемой зрения, что забыла сказать то, зачем изначально пришла к ней в палатку. Она продолжила работу, гадая, что бы это могло быть.
Через пару минут в палатку ворвался раздраженный Пэн, бормоча что-то про глупых, пустоголовых девчонок. Быстро спрятав тунику за спину, Эвелин вопросительно улыбнулась ему.
– Диаманда должна была передать, что я могу отвести тебя на реку сейчас, если хочешь, – объявил он и нахмурился, увидев свечу, поставленную слишком близко к постели. – Ты рискуешь опять устроить пожар, жена.
– Я… – Эвелин замолчала, не собираясь объяснять, что это Диаманда переставила свечу.
– Задувай свечу, бери все, что необходимо, и пойдем, – сказал Пэн и быстро вышел из палатки.
Облегченно выдохнув, Эвелин сделала, как он велел, взяла из сундука белье и поспешила вслед за ним.
* * *
– Я не слышу тебя! – крикнул Пэн и повернулся к ней лицом.
– Я не знаю, что говорить, – сразу ответила Эвелин, плескаясь в воде.
Немного успокоившись, Пэн снова встал к ней спиной. Он впервые взял Эвелин на реку с тех пор, как она чуть не утонула. Когда они подошли к берегу, он сначала заявил, что глаз не спустит с нее, потому что не хочет повторения того несчастного случая, но ему пришлось уступить, так как она тут же опустила плечи и сказала, что обойдется этим вечером без купания. Похоже, его жена до сих пор стеснялась, однако он не мог позволить ей из-за этого лишиться возможности смыть с себя усталость после долгой дороги. Тогда он согласился повернуться спиной, но взамен она должна была все время что-нибудь говорить, чтобы он не волновался. Поначалу Эвелин просто докладывала ему о своих действиях: «Я еще не в воде, раздеваюсь», – объявляла она, когда он отвернулся. «Мне просто сообщить вам, когда я уже войду?» «Да», – отрезал Пэн, не желая знать подробностей. Воображение и так изводило его всякими картинками – худшей пытки не придумаешь. Несмотря на неуклюжесть, слабость и, по всей вероятности, плохое здоровье, его жена была довольно-таки лакомым кусочком. Немало мучений ему приходилось переживать в течение дня, когда она часами сидела перед ним на лошади, прижимаясь к нему ягодицами и бедрами, а грудь соприкасалась с его рукой, которой он обхватывал ее.
Последние три дня Пэн прикладывал немало стараний, чтобы сидеть спокойно в седле и не тереться об ее тело или не дотронуться случайно до груди. Поскольку лошадью управляла она, ему больше ничего не оставалось, кроме как предаваться фантазиям. Он подолгу воображал, как его горячие руки снимают платье с ее плеч, обнажая полную мягкую грудь, и он ласкает, массирует ее, нежно пощипывая каждый сосок. Он целует ее в шею, в то время как его рука опускается от груди к кругленькому животику, затем скользит ниже, и над его ухом раздаются сладкие, нежные звуки от небывалого удовольствия, которое он доставляет ей, лишь только его пальцы прокрадываются меж ее ног. Ласки порождают в ней столь сильное возбуждение, что она поворачивается к нему лицом, снимает с него шоссы, с его помощью приподнимается, затем садится верхом…