— Вопрос…
— Недоразумение у меня: видишь ли, ваш лётчик, из молодых, видно, был, вёз меня в часть да заплутался, вон куда привёз. А тут меня за тяжеляка считают и чорт его знает, куда отправляют. Меня в части ждут, а лететь не на чём. Дай, — говорю, — самолёт.
Поглядел он на моё оформление:
— Врёшь ведь, Прохор.
Я в вираж:
— А говорил: друг. Самолёта дать не можешь…
Видно, совесть в нём заговорила: дал.
Прохор не успел закончить рассказ. В дверях избы появился полковник, следом за ним врач.
— Дома? — весело спросил полковник.
— А как же иначе, — сказал Прохор.
— Дома-то, дома, — сказал врач, — но я все же не могу его тут оставить.
— Ну-ну, перестаньте, — сказал полковник, и глаза его сузились, — какой смысл увозить лётчика из части? Потом ни он нас, ни мы его не найдём.
— Закон остаётся законом, — настаивал врач: — не имею я права оставлять в таких условиях тяжело раненого.
— Это кто же тяжело раненный? — Прохор поднялся на койке. — Кто тут раненый, я спрашиваю?
Чтобы не волновать его, мы вышли из избы. Но уговоры ничего не дали: врач стоял да своём. Единственное, чего добился полковник: Прохор будет эвакуирован в госпиталь, ближайший к расположению нашей части, чтобы оставаться у нас на глазах.
В тот же вечер мы заботливо уложили в санитарку вашего любимца, уверенные, что расстаёмся о ним надолго, если не навсегда. Даже полковник ходил мрачный. Он знал, что в боях будет не до лазарета.
— Предали, — зло скривил губы Прохор, когда я выходил из санитарки, — а ещё друзья.
Подпрыгивая на замёрзшей грязи, автомобиль исчез за лесом.
III
Мы неожиданно переменили стоянку. Сборы были короткими. Штабной эшелон уходил на своих автомобилях перед рассветом. Последние звезды тонули в сером сумраке неба. Мутная пелена снежной крупы неслась нам навстречу и с ожесточением била в ветровое стекло. Под баллонами хрустело сало дорожных луж. Проезжая село Карманово, я вспомнил, что именно здесь должен быть госпиталь, куда врач собирался поместить Прохора. Я отыскал здание больницы, превращённой в госпиталь. Холодный рассвет вливался в широкие окна пустых и гулких палат. Ни Прохора, ни других раненых тут уже не было. Одинокий санитар объяснил мне, что госпиталь перешёл на новое место. Куда именно, он не знал. Это значило, что следы Прохора утеряны. Не без раздражения захлопнув дверь, я покинул больницу и мимо неприглядных сараев, загромождавших больничный двор, направился к своей машине. У одного из покосившихся сарайчиков я услышал осторожный свист. Дверь приотворились, в просунувшийся в щель палец таинственно поманил меня. Когда я распахнул дверцу, необыкновенное зрелище предстало мне: из-за поленницы высунулась белая чалма бинтов.