Увидев нож, Анна Эразмовна опять глупо заулыбалась и сказала:
– Вы знаете, Тии Тиныч, у нас сегодня юбилей, Елене Георгиевне полтинник стукнул, ни за что ей не дашь, правда?
Переплетчик молчал, но ее это не смутило:
– Я просто объелась, а вишневка!, вишневка – это что-то с чем-то, работать совсем невозможно, может, покажете мне мастерскую, я столько лет в библиотеке работаю, а даже не знаю, как у вас что называется.
Было совершенно ясно, что единственное, чего хочет мастер переплетного дела, так это чтоб она поскорее ушла (но, почему? почему?). Анна Эразмовна, не дожидаясь ответа, пошла по переплетной и, тыча пальчиком в хорошо ей уже знакомые по книгам машины, стала спрашивать:
«А это что? А это как называется? Ой, какая страшная, для чего она? Или он? Или оно?».
Константин Константинович, поняв, что отвязаться от нее не удастся, стал показывать ей папшер – резак для картона; еще одна страшная, похожая на гильотину, машина была предназначена для обрезывания книг.
На стойке резательной машины была прикреплена медная табличка:
Карл Краузе
Лейпциг
Доставлено и собрано фирмою Евгений Руфъ,
Одесса
На электрической плитке в алюминиевой кастрюльке грелся клей, покрытый пенкой цвета крем-брюле.
– Я так люблю, как у вас в мастерской пахнет, это ведь не столярный клей, у того запах противный.
– Столярный, только светлый, костяной. На, посмотри.
И он протянул ей тонкую, продолговатую и прозрачную желтую пластинку, через которую, закрыв один глаз, она стала рассматривать мастерскую, превратившуюся то ли в тайную комнату Синей Бороды, то ли в пыточную камеру инквизиции. В желтоватом тумане она вдруг увидела нечто, давно забытое, которое раньше не замечала.
– Ой, – сказала она и выронила пластинку, которая разлетелась на крошечные слюдяные кусочки.
– Та-а-чить, та-а-чить, ножи, ножницы та-а-чить, – пропела она, подражая уличным точильщикам, и увидела себя босую, в штапельном цветастом платьице на кокетке, стоящую с другими ребятами во дворе на Хуторской возле точно такого же точильного станка и завороженно наблюдающую за вылетающими искрами. Точильщик был в длинном черном плотном фартуке, закончив работу, он взвалил станок на плечо и пошел дальше, то ли вверх к Алексеевскому базару, то ли за угол к Чумке, чтобы заработать свои пару копеек, затачивая ножи таких же нищих, как он, обитателей окраины.
– Зачем вам это? – наивно спросила она и получила ответ, на который рассчитывала.
– А вот, смотри, – он взял лист цветной бумаги, сильно прижал к нему металлическую линейку, как-то по-особенному обхватил нож, уперев прямой указательный палец в торец, сделал легкое неуловимое движение и поднял отрезанный листик, демонстрируя абсолютно гладкий разрез.