Тот молча протянул ему торбу.
– Ну, вот и замечательно. Некоторое время я тебя, дедуля, не потревожу. А может, больше и не свидимся никогда. Засим, прощавайте. Пойду-ка я в люди.
– Жорик, ты мне обещал… – начал старик.
– Ладно, дед, не нуди, – бросил на ходу внучек и решительно направился к лестнице.
– Стой, сволочь, стой, не уйдешь! – ликующе закричал Андрей и бросился ему наперерез. В руке его блестел стальной, острый, как бритва, переплетный нож.
Анна Эразмовна вдруг совершенно ясно увидела переплетную мастерскую: Тин Тиныч прижимает одной рукой линейку к бумаге, а другой делает неуловимое, стремительное движение…
– Не на-а-ада, Андре-е-ей, на на-а-ада! – стошно заголосила она, хватаясь за голову, но – поздно! поздно! – уже ничто на свете не могло его остановить.
Ангелом возмездия, юным и прекрасным, подлетел он к убийце и полоснул по горлу точно так же, как тот его маму, от уха до уха.
Ни капли, ни единой капли крови не показалось на крепкой загорелой шее.
– Ах, ты пащенок! – зашипел Георгий. Отбросив торбу, он правой рукой схватил Андрея за кисть, резко развернул к себе спиной, приставил к горлу нож, а левой зажал рот.
В реальном физическом времени все это продолжалось всего несколько секунд. Но они длились достаточно долго для того, чтобы оценить ситуацию, перепрыгнуть через глубокую канаву, схватить валяющуюся в пыли торбу и прижать к груди.
– Знал же я, знал, что нож у тебя, – цедил сквозь зубы Георгий, -сейчас отправишься вслед за своей мамочкой.
– Хватит чушь молоть, зачем вам мальчик? Вам книга нужна, а книга у меня, – голос Анны Эразмовны срывался, но ей казалось, что говорит она совершенно спокойно и убедительно. – Давайте так: вы отпускаете Андрея, я отдаю книгу, и бегите себе, куда хотите.
– Мадам, не имею чести вас знать, – с убийственной вежливостью солгал Георгий. – Ваше предложение совершенно неприемлемо. Посудите сами, зачем мне свидетели?
– Жорик, я вас умоляю…
– Молчи, сука старая! – заорал Жора. Мгновенно овладев собой, он ласково продолжил: – Счас мы мальчика зарежем. Нет, мальчик сам себя зарежет, ножичек-то у него в ручке. А был ли мальчик?
И он улыбнулся. Ничего общего с человеческой улыбкой не имел этот звериный оскал.
Время опять замедлило свой бег. Нож двинулся к левому уху Андрея, близнецы крепче обхватили друг друга, стальное лезвие отражало солнечные лучи, скрипел разрезаемый воздух.
Лицо ребенка было совершенно спокойно.
Внезапно нож натолкнулся на невидимую преграду, изо рта убийцы вырвалась струя ржавой жидкости (были отчетливо видны промежутки между каплями), пальцы разжались, руки повисли, и он начал валиться навзничь.