— Проходите. Садитесь. Я сварю кофе.
Кэндис наблюдала за его действиями, стоя в дверях. На лице ее застыло выражение искреннего, но приятного удивления. Кончик розового языка касался верхней губы.
— Что вас так рассмешило? — спросил он.
Она улыбнулась шире, открыв ровные жемчужные зубы:
— Вы.
Джек решил, что сейчас самое время заправить футболку в джинсы.
— Вчерашняя вечеринка, — буркнул он.
— Я догадалась.
Кэндис непринужденно плюхнулась на диван и села по-турецки, скрестив босые ноги. После чего издала мечтательный вздох:
— Я люблю вечеринки.
— Но не такие, — возразил Джек. — У нас был мальчишник. Карты, пьянка, все такое. Вы слишком молоды и невинны для подобного времяпрепровождения.
— Мне двадцать два! — запротестовала Кэндис.
— Вот именно.
Джек удалился на кухню, усмехаясь себе под нос: молоденькие девчонки такие милашки. Он пытался вспомнить, над каким рассказом она работает. Был ли то монолог подростка, собирающегося совершить самоубийство, или рассказ про волка-оборотня? Надо бросать пить. Или хотя бы уменьшить дозу.
Пока варился кофе, он нырнул в ванную, нашел таблетки от головной боли и бросил несколько штук в рот, запив стаканом воды из-под крана. Затем выдавил прямо в рот немного пасты из тюбика и растер ее во рту языком. Вот так-то лучше. Очистишь тело — очистишь мозги. Память благодарно откликнулась на заботу. Наконец-то он вспомнил, что Кэндис подошла к нему, когда он выходил из аудитории, спросив что-то про «Шум и ярость». Фолкнер был его героем — южанин, гений и любитель виски. Одно то, что эта юная женщина со свежим лицом решилась переступить санитарный кордон, включающий Сильвию Плат[2], Тони Моррисон[3] и подобных им политически корректных авторов, уже действовало на Джека возбуждающе. Он хотел узнать о ней побольше. Но и после трех пинт пива продолжал говорить о Фолкнере, о Юге, о литературе вообще и о своей роли в ней, затем просто о себе, польщенный ее вниманием, умело избегая опасных вопросов о модальности и семиотике. Это было совсем не просто со студентками самоучками и недоучками. Порой они оказывались знакомы с окололитературным жаргоном лучше, чем он сам. Настала полночь. Как-то так получилось, что они не добрались до самой Кэндис, хотя Джек смутно припоминал, что она говорила, будто работает секретарем и родилась и выросла в одном из этих унылых промышленных городов, то ли в Питсбурге, то ли в Нью-Лондоне. Он, должно быть, дал ей свой адрес и полупрозрачно намекнул, что она может зайти, когда они расставались, но об этом Джек напрочь забыл. В самом деле, пора завязывать с алкоголем.