Гудрид мысленно видела перед собой дома, которые она с другими женщинами оставила в превосходном состоянии. А Карлсефни продолжал:
– Морской хёвдинг еще рассказал мне, что Торкатла снова овдовела прошлой весной и просила взять ее с собой в Исландию, чтобы прожить остаток жизни у нас, но он посчитал, что она слишком стара и немощна для столь долгого путешествия.
– Да, Гренландия лежит далеко, – задумчиво произнесла Гудрид. Ей тяжко было осознавать, что она ничем не может помочь Торкатле… А потом она прибавила: – Наверное, именно туда следовало бы уехать Греттиру Могучему!
– В таком случае, плохо бы пришлось нашим друзьям в Гренландии! Греттир храбрый и сильный, и он хранит верность тем, кого любит, но таковых слишком мало. Кстати, на альтинге я встретил друга и зятя Греттира сына Торхалла сына Гамли. Он сказал мне, что Торхалл живет теперь у него в Меларе, но он так занемог после пережитого кораблекрушения и времени, проведенного в Ирландии, что трудно понять, правду ли он говорит о Винланде и своих путешествиях или же нет.
– А тебе верят люди, когда ты рассказываешь им о том, как мы жили в Виноградной Стране? – полюбопытствовала Гудрид.
– Конечно! – ответил без раздумий Карлсефни и провел рукой по шершавой стене. – Нам надо поменять этот дерн: я снова собираюсь отправиться в Норвегию за древесиной. Нужно подновить дом и соорудить новые пристройки.
Гудрид, просияв, посмотрела на мужа. Одна только мысль о новом путешествии заставила ее забыть о том, что ей уже минуло тридцать зим.
– «Рассекающий волны» для этого и существует! – сказала она.
Глаумбер был богатым двором: здесь лежал и обширный сад, и плодородное ячменное поле, и росло много высоких деревьев. И хотя камни были здесь редкостью, но и дорога для скота, и площадка перед домом были выложены каменными плитами, а все ограды были в сносном состоянии. И когда епископ Бернхард въехал на двор Карлсефни, он бросил одобрительный взгляд на его хозяйство и звучным голосом произнес:
– Да благословят Отец и Сын и Дух Святой этот дом!
Гудрид, стоя на пороге вместе с обоими сыновьями и встречая святого отца, выпустила руку Снорри, чтобы перекреститься. Карлсефни сам поспешил навстречу епископу и взял его коня под уздцы, а Снорри бросился к отцу и замер, прижавшись к нему. А когда епископ Бернхард легко ступил на землю, то Снорри придвинулся к нему поближе и выпалил:
– Папа сказал, что ты приедешь к нам в рясе, совсем как тот священник, который крестил меня в Осло, только в более красивой.
Епископ отряхивал пыль со своего одеяния из черного сукна, отвечая мальчику на хорошем северном языке: