– А я представлял себе это так, – медленно сказал он. – Я подойду к тебе, назову тебя по имени, а ты отшатнешься и, еле сдерживаясь, чтобы не убежать, спросишь, какого черта я здесь торчу. Ты будешь смотреть на меня, но видеть моего отца.
Роан достал из-за походной печки, на которой исходил золотисто-голубым паром чайник, складной стул. Я с облегчением уселась, нога таки давала о себе знать. Он налил мне кружку кофе.
Я отодвинула кружку.
– Как ты жил? – спросила я. Почти вежливо. Почти как незнакомца. Это было больно и нелепо.
– Когда я увидел тебя в больнице, я забыл о своей жизни. Я просто хотел, чтобы все было немного иначе.
– Иначе, – поправила я. Машинально, как в детстве: от старых привычек трудно избавляться.
Мы оба сдержанно улыбнулись. Он наклонился надо мной, его темные спутанные волосы почти касались моего лица, но не осталось уже былой наивности и чистоты. Его запах, мой запах – запахи раненых животных, снова привыкающих жить.
– Так просто, – пробормотал он. – Мы вместе. Но никто же не понимал нас, когда мы были детьми. Не поймут и сейчас.
Я отодвинулась.
– Откуда ты так много обо мне знаешь?
– Я читал все твои статьи, не только в “Геральд курьер”, но и те старые, когда ты была редактором студенческой газеты. И даже раньше. Заметки в “Трилистнике”. Я не пропустил ни одного твоего слова.
Некоторое время мы молчали. Озеро мерцало, первые в этом сезоне стрекозы вились над его поверхностью. Молодая олениха вышла из леса на противоположном берегу, посмотрела на нас и опять скрылась в лесу.
Я медленно произнесла:
– Разные мысли возникали у меня на протяжении этих двадцати лет, от тебя ведь не было никаких известий. Иногда я думала: ты забыл меня или умер.
– Тогда в больнице, когда я сидел у твоего изголовья, ты сказала, что разрушила мою жизнь. – Роан кивнул в сторону Пустоши. – Что тебя тревожит? Тень моего отца, которая всегда между нами?
– Нет, нет! Но ты мог бы подать мне знак, что ты жив и здоров. Хоть что-нибудь.
– Знаешь, я так много сам пережил из-за того, что случилось, что не хотел даже напоминать о себе. Чтобы не напомнить о нем.
– Много пережил? – прошептала я сердито. – Ты купил эту землю потихоньку. Ты не сказал мне в больнице, что, слава богу, приехал увидеть меня. Почему? Почему? Ты так ненавидишь семью, что сначала отправился на гору Даншинног, чтобы доказать, что ты…
– Ты сама меня об этом просила.
Я недоверчиво уставилась на него.
– Не помнишь? – спросил он. – В больнице. Ты сказала мне, первое, что мне нужно сделать, – дать знать горе, что я вернулся. Что-то там о цветах. Я не понял, но обещал тебе, что поднимусь туда и разожгу костер.