Он сидел на нашей церковной скамье, вытянувшись, как выпь на болоте.
– Пой, – толкала я его локтем.
– Не умею, – прошептал он. – Ты поешь громко. За двоих.
В канун Нового года, сидя у себя в комнате, я услышала в холле громкие голоса Джоша и Брэди. Я чуяла возможный скандал, как мышь – сыр. Я подошла к двери, чуть приоткрыла ее и навострила уши.
– Думаю, что нам стоит уговорить его.
– Ты видел выражение его лица, когда папа советовался с тетей Бесс и дядей Билли? Уверен, что он был готов удрать еще до того, как папа объяснил, почему они подают бумаги в суд.
– Чокнутый мальчишка.
– Он не мальчишка. И уже давно.
– Очень интересно!
– Мама уверяет, что он бросится и на тигра, чтобы защитить Клер. Думаю, что она права.
– Да ты только послушай, что говорят о нем бабушки. Они тоже на нем помешались, совсем как ты.
Они обсуждают Рони! Я выглянула из комнаты.
– Что случилось?
Джош с беспокойством взглянул на Брэди.
– Дети любят подслушивать, – сказал он назидательно.
– Вы говорите о Рони. Что случилось?
Они обменялись осторожными взрослыми взглядами. Я сбежала вниз по лестнице, сердце у меня билось где-то в горле.
Папа и мама сидели за кухонным столом с серьезными лицами.
– Что с Рони? – я забеспокоилась. Мало ли что они там удумали.
Они посмотрели друг на друга. Папа обнял меня за талию.
– Мы договорились, что Рони никогда не вернется на Пустошь. Никогда, горошинка.
– Ты хочешь сказать, что он будет жить с нами?
Папа посмотрел на меня так, будто в моем вопросе было что-то не так.
– Именно это я и имею в виду, милая.
– Вы обещаете?
– Обещаем, – сказала мама, перекрестилась и подняла вверх два пальца. – Мы подписали в суде все необходимые документы.
Я выскочила во двор. Мне понадобилось какое-то время, чтобы найти Рони. Он был на ближнем пастбище, просто сидел на пригорке.
– Я слышала, – сообщила я, плюхнувшись рядом, – ты у нас теперь навсегда.
– Бог мой! – изумился он. Глаза его сияли. – Ты была права. Я осторожно дотронулась до его руки.
– Я люблю тебя.
Он отвернулся, но тут же повернулся снова ко мне.
– Я тебя тоже люблю. Только не говори никому. Перед заходом солнца мы с Рони поднялись на Даншинног. Зажгли несколько хлопушек и смотрели, как они взрываются на фоне холодного пурпурно-розового неба.
Рони выглядел спокойнее обычного. Я взглянула ему в лицо и от того, что увидела, просто засияла, почувствовав себя совершенно счастливой. Он не мог петь в церкви, но он беззвучно пел сейчас, здесь, всей душой. Он вырос на Пустоши, на самом дне, но он всегда хотел взлететь как можно выше.