– Ни слова, – угрожающе прошипел он, заметив, как губы Джеймса растягиваются в ехидной усмешке, – скажи только слово, братишка, и я...
В словах, впрочем, не было нужды – все и так отражалось на лице Джеймса.
Поцеловав жену, он все смотрел и не мог насмотреться на диковинное зрелище – шериф Мэтью Кэган был полностью одет и готов отправиться в церковь.
Мэтью провел в Лос-Роблес целую неделю и вызвал в городе настоящее смятение, когда и в следующее воскресенье покорно отправился в церковь.
Преподобный Тэлбот, на которого деяния Элизабет явно произвели впечатление, догнав ее после службы, рассыпался в похвалах.
– Но Мэтью сам хотел пойти, – простодушно ответила она. – Я всего лишь отутюжила ему костюм, вот и все.
Вспоминая ее слова, Джеймс нет-нет, да и хихикал еще много времени спустя.
Наутро в понедельник Мэтью собрался уезжать, пообещав вернуться к Рождеству. Уже давно привыкший к отъездам брата, Джеймс даже и не пытался выяснить, куда тот направляется, а Элизабет, сколько ни старалась, тоже не смогла ничего из него вытянуть. И сейчас супруги с тяжелым сердцем вышли проводить его в путь.
– Спасибо за все, сестричка Элизабет, – расчувствовался Мэтью. – Особенно за заботу. А после ваших обедов на свою собственную стряпню мне и смотреть не хочется.
Смущенно потупившись, Элизабет протянула ему руку.
– Вы знаете, что вас всегда здесь ждут, Мэтью, – хриплым от волнения голосом произнесла она и, сурово сдвинув брови, добавила: – Берегите себя, одевайтесь теплее, слышите? На носу зима. Форму вашу я вычистила и отутюжила. И теплое белье выстирала, так что имейте в виду. И еще не забывайте, что вы джентльмен, чтобы, когда вы вернетесь на Рождество, мы могли бы вами гордиться, сэр!
Мэтью только вздохнул – он отлично все понял. Накануне Элизабет целый час читала ему мораль о том, какой грех человек берет на душу, когда пьет, играет в карты или водит дружбу с непотребными женщинами. Тогда ему лишь чудовищным усилием воли удалось сохранить невозмутимое выражение лица.
– Да, мэм, конечно. – Обняв Элизабет, он расцеловал ее в обе щеки, и тут вдруг, невнятно пробормотав что-то о супе, который остался на плите, Элизабет вырвалась и молниеносно шмыгнула в дом.
Мэтью, невольно растрогавшись тем, что его суровая невестка не смогла сдержать слез, уже открыл было рот, но Джеймс многозначительно подмигнул и нахмурился.
– Извини, братец, но моя Элизабет не любит долгих прощаний.
Совсем сбитый с толку, Мэтью удивленно воззрился на него. Да он, никак, ослеп, его братец! Неужели он и впрямь считает, что все дело в супе?! Однако выражение лица Джеймса неопровержимо свидетельствовало, что так оно и есть, и Мэтью едва удержался, чтобы не дать этому олуху увесистый подзатыльник, дабы вправить ему мозги.