Москва, 41 (Стаднюк) - страница 241

У Жукова на половине блиндажной стены висела оперативная карта, исполосованная обозначениями линий фронтов, стрелами направлений ударов, округлостями, замыкавшими в себе резервные силы, испятнанная флажками, треугольниками, квадратами – за каждым топографическим знаком все видели фронтовую конкретность боевых порядков и тыловых эшелонов.

– Прошу, товарищи, ознакомиться с последней обстановкой на советско-германском фронте, – сказал Жуков, устремив пасмурный взгляд на карту. – Самые свежие данные.

Все молча всматривались в карту, ожидая, когда Жуков начнет задавать вопросы или станет высказывать свои оценки. Отвечать же на вопросы Жукова не так было просто, ибо он заранее имел на них свои ответы. Пересказ же обозначенной на картах и схемах оперативной ситуации он не считал военной грамотностью, а тем более полководческим талантом. А вот видение ближайших и последующих целей врага, меры противоборства с ними и способы перехвата инициативы – это было для него главным.

Георгий Константинович, как бы давая всем собравшимся наводящую мысль, сказал:

– Обнаружить наличие и состояние вражеской группировки – это хорошо, важно. Но главное – вскрыть подоплеку ее действий, определить далеко идущие цели… Вам, товарищи, карта что-либо подсказывает?

– Да, Георгий Константинович, – первым отозвался Говоров. – О намерениях немцев судить не так уж сложно.

– Верно – не сложно, – согласился Жуков. – Для экономии времени я скажу, что лично мне видится… Если кто не согласен, прошу излагать свои прогнозы. Давайте советоваться…

Один из мыслителей будущего запечатлит на бумаге истину, что способность ясновидения более всего дается влюбленным и солдатам, а также людям, обреченным на смерть, или людям, преисполненным космической жажды жизни, и тогда они, обретшие этот дар – себе на радость или на горе, – вдруг чувствуют, как мимолетно сказанное слово (а мы добавим – и озарившая их мысль) проникает в них все глубже и глубже.

В подобном состоянии оказался генерал Жуков, когда 29 июля сказал Сталину то, что терзало его душу: о необходимости оставления Киева и об отводе войск из-под угрозы окружения на реку Псел. Такое решение он объяснял тем, что противник ударом правого крыла группы армий «Центр» окружит 3-ю и 21-ю армии нашего Центрального фронта и окажется в тылу войск Юго-Западного фронта, обойдя всю советскую группировку на киевском направлении с восточного берега Днепра.

Почти теми же фразами, которые он говорил тогда Сталину, Жуков сейчас высказал свои соображения Круглову, Ляпину и Говорову. Высказал сурово, со сдержанным отчаянием и скрытой болью. Для него это была очевидная истина, и он никак не мог смириться, что там, в Москве, не сумел внушить ее Сталину, и корил себя за это.