Джейс вынужден был солгать. Его компаньон по путешествию, для которого он купил билет на место 2В, позаботится о нем лучше всех других. Как она заботилась, молча уточнил он, все эти месяцы, оставаясь видимой только ему.
Лишь во время полета Джейс Коултон понял, насколько утомлен и возбужден его мозг.
Будет уже поздний вечер, когда он доберется до дома Джулии на Хоторн-Хиллз. Она, пожалуй, еще не ляжет спать. Но вполне может дремать в бабушкином кресле.
Волосы ее будут всклокочены, щеки порозовеют, а лавандовые глаза вспыхнут и засветятся, когда она откроет ему дверь.
Будет радость. Горячие приветствия и любовь. И никакого шока. Никакого ужаса. Потому что Джулия хорошо знала, в какой скелет он превратился. В конце концов, она видела его за четыре дня до этого, а также во время его пребывания в лесу и в пустыне.
Она без малейшего колебания дотронется до его лица. А он дотронется до нее.
Шок может случиться потом, когда она увидит его руки. Она не видела их раньше, не знала, во что они превратились, потому что он прятал их от нее, чтобы она не догадалась о его мучениях.
Подобно тому как Джулия прятала от него свою беременность. Хотя ему следовало бы об этом догадаться, потому что с каждым месяцем волосы у нее отрастали все длиннее, она специально их отращивала, как будто хотела предложить их маленьким ручонкам, которые находились пока еще в утробе, но в один прекрасный день вцепятся в их черный глянцевитый шелк.
Сегодня в Эмералд-Сити беременность Джулии больше не будет скрываться, как и он не будет скрывать свои руки. Он дотронется этими руками — она позволит ему и даже направит их — до ее живота, где росла и приплясывала их драгоценная Джози. А потом…
Потом, в середине полета, Джейс осознал все безрассудство своих фантазий о предстоящей радости.
Джулия может быть рада, а может и не быть рада его видеть. Конечно, она будет рада, что он жив. Но эту радость она могла пережить несколько дней назад, когда стало известно о его освобождении.
Прошло восемь месяцев, как он в последний раз видел Джулию. Восемь месяцев. А знала она с того декабря только ложь, в которую он заставил ее поверить, — ложь о том, что он больше ее не любит.
Все остальное было лишь фантазией. Мечтами. Сновидениями. Его сновидениями.
И вот сейчас он летел над землей и планировал уже в этот вечер выбраться из своих сновидений и оказаться в ее объятиях. Он был всего-навсего скелет, трясущееся привидение, у которого тремор стал еще более ярко выраженным за те часы, когда он покинул госпиталь вопреки здравым медицинским советам.