Тацит также писал, что германские женщины ходят в бой наряду с мужчинами. Глядя на Хильду, стоявшую в воинственной позе с кинжалом наготове, Аргирос поверил и в это. Его пыл совсем угас, и, погруженный в молчаливую задумчивость, он занялся сворачиванием лагеря.
В тот же день после обеда, когда Хильда на несколько минут удалилась в кусты у обочины дороги, Вигхард наклонился к Аргиросу и тихо сказал:
– Хорошо бы для вас было на этом и остановиться.
И он коснулся своего самострела.
– Да уж, – согласился Аргирос и поднял бровь – очевидно, хваленое германское целомудрие больше поддерживается силой, чем основывается на морали.
– И все же, – добавил магистр чуть позднее, – вечером в городе мы могли бы не просто передохнуть.
Вигхард кивнул и похлопал спутника по плечу.
– Ах, почему нет? Отправляйся и найди хорошую девку. Тебе это полезно, и у нас всех будет меньше поводов для тревоги.
«Практичный народ эти северяне», – подумал Аргирос.
По пути в Санкт-Галлен располагалось несколько дочерних мужских обителей, устроенных по образцу первоначальной. Путешественники останавливались в нескольких из них, потому что эти монастыри предлагали удобный и безопасный кров, и к тому же к ним легко приспособиться: все они похожи, точно горошины в бобе. А что в том плохого? Образец великолепный. Пространство размером всего четыреста восемьдесят на шестьсот сорок футов, на котором размещается сообщество из двухсот семидесяти монахов. Аргирос восхищался архитектурой Санкт-Галлена и прочих западных аббатств, хотя и не был согласен с их доктриной.
Он представлялся торговцем янтарем, получаемым от литовцев-язычников, и назывался Петро из Нарбонна. Этот порт на Внутреннем море был в руках франко-саксонцев. Магистр не желал, чтобы его принимали за гражданина империи. К тому же нарбонский диалект латыни близок к испанскому, и греку легче его имитировать. Он никогда бы не смог притвориться жителем северной Галлии и вряд ли научился бы понимать этот резкий носовой диалект, не говоря уже о подражании.
В воскресенье он с Вигхардом и Хильдой отстоял мессу в монастыре, но в результате опять настроил англичанку против себя как раз тогда, когда она только начала снова обращаться с ним вежливо. На этот паз повод для спора был чисто теологический. Во время литургии Аргирос стоял молча, когда звучало слово «филиокве»[32]: доктрина имперской церкви утверждает, что Святой Дух исходит только от Бога Отца, а не от Сына.
Большинство граждан империи поступали так же, если выезжали в страны, неподконтрольные Константинополю. Так они спасали свою совесть, и в девяносто девяти случаях из ста другие молящиеся ничего не замечали. Но не здесь. Когда они выехали, Хильда с горечью упрекнула: